Психология семьи. Любовь, секс, брак

Сластихин Василий

Человек, не проявляющий откровенности в группе, вряд ли будет по-настоящему принят другими ее членами и, следовательно, вряд ли сможет повысить чувство самоуважения. Возен предоставил экспериментальные доказательства этого утверждения. В его исследовании «сознательное ограничение само-раскрытия привело к понижению чувства собственного достоинства». Следует ли из этого, что если человек вызывает симпатию на основе ложного представления о себе, которое он пытается создать у других, то это не вызывает повышения самооценки; более того, в подобной ситуации он вряд ли будет способен к эффективному самораскрытию, так как он подвергает себя дополнительному риску потерять симпатию, которую он завоевал созданием ложного представления о себе. Некоторые люди боятся самораскрытия не потому, что им стыдно или они боятся, что их не поймут, а из-за серьезных

проблем в области контроля: они считают, что самораскрытие делает их уязвимыми и дает возможность остальным управлять ими. Только после того, как окружающие продемонстрировали свою уязвимость через самораскрытие, они могут ответить взаимностью.

Блокирование самораскрытия будет мешать как всей группе, так и отдельным ее участникам. Если клиент знает, что у него есть важный секрет, который он не решается открыть остальным членам группы, то ему будет трудно участвовать в деятельности группы, так как он вынужден скрывать не только сам секрет, но и любую информацию, имеющую к нему отношение. Подводя итог, можно посоветовать терапевту объяснить клиенту, что он обязан поделиться своей тайной с группой, если он хочет, чтобы терапия была эффективной. Когда это произойдет – решать пациенту, но терапевт может предложить сделать все возможное для того, чтобы помочь клиенту сделать этот шаг.

Мы также должны различать естественную потребность в праве на секреты и невротическую скрытность. Есть неразговорчивые люди, которые не всегда могут стать «своими» в группе; они делятся своими секретами только с ограниченным кругом близких друзей, мысль об откровенности в группе приводит их в ужас. Более того, они склонны предаваться самокопанию. Это сильно отличается от скрытности, основанной на страхе, стыде или попрании общественных запретов. На самом деле, по словам Маслоу, решение проблемы невротической скрытности представляет собой шаг на пути к формированию здоровой потребности невмешательства в личную жизнь. Многие клиенты, не склонные к самораскрытию, в то же время боятся одиночества и связывают себя массой бесполезных отношений, в которых они занимают зависимую позицию; их настолько пугает одиночество, что они лишаются способности наслаждаться уединением. Их самопонимание настолько ничтожно, что они могут постигать мир только основываясь на чужом мнении. Поэтому они не могут получать удовольствие от просмотра кинофильма или спектакля, или от посещения какого-нибудь спортивного соревнования в одиночестве; они нуждаются в газетных рецензиях или чужих отзывах для того, чтобы поверить в то, что событие имело место быть. Они могут обладать высокой чувствительностью к ощущениям покинутости и отторжения, потому что ненавидят быть одни. Другие настолько болезненно не уверены в себе, что наедине с собой они мучаются, размышляя о том, как они выглядят в глазах других: не считают ли их одинокими, не вызывают ли они жалость и так далее.

Чрезмерное самораскрытие может быть таким же неконструктивным, как и его недостаток. Беспорядочное самораскрытие не является ни показателем психического здоровья, ни путем к его достижению. Некоторые клиенты совершают грубейшую ошибку, предполагая, что если самораскрытие – это хорошо, то абсолютное и непрерывное самораскрытие еще лучше. Но, как замечает Гоффман, жизнь в городах стала бы крайне неприятной и трудной, если бы каждый контакт переходил в обмен личными проблемами и секретами. Очевидно, что то, какой тип отношений существует между исповедующимся и исповедником, должно определять степень самораскрытия. Было проведено несколько исследований, которые предоставили экспериментальные доказательства: человек раскрывает различное количество качественно разной информации в зависимости от того, кем ему приходится собеседник – матерью, отцом, лучшим другом или подругой, сотрудником, партнером в браке.

Однако некоторые люди, склонные к неконструктивному самораскрытию, пренебрегают этим и тем самым подвергают риску свои отношения с собеседником. Человек, который не видит разницу между исповедью близкому другу и более отдаленному коллеге, запутывает свои отношения. Я уверен, что всем нам приходилось испытывать смущение или чувствовать, что нас предали, когда нам становилось

известно, что информация, «по секрету» доверенная нами, известна многим другим. Более того, чрезмерная откровенность может отпугнуть неподготовленного собеседника. Если между людьми установились ровные, стабильные отношения, то один из них провоцирует другого на откровенность, но не слишком настойчиво.

Члены терапевтических групп, которые начинают исповедоваться рано и беспорядочно, часто прекращают терапию досрочно. клиентов следует поощрять идти на риск в группе; такое изменение поведения дает положительную отдачу, придает сил и побуждает к риску в дальнейшем. Но если они раскрывают слишком многое и слишком рано, они могут и не вынести этого: они начинают испытывать такой стыд, что любые межличностные подкрепления не будут достаточной компенсацией; более того, они могут быть угрозой для тех, кто пытается оказать им поддержку, но еще не готов ответить взаимностью. Это делает раскрывающегося настолько уязвимым по отношению к группе, что он часто предпочитает спастись бегством.

Все эти наблюдения наводят на мысль о том, что самораскрытие – это сложный социальный акт, который зависит от роли и ситуации. Человек не раскрывается в одиночестве; всегда необходимо принимать в расчет время, место и человеческий фактор. Та же степень самораскрытия, которая уместна в терапевтической группе, может быть абсолютно неуместна в другой ситуации. (Это неумение устанавливать границы – и, соответственно, огорчение по этому поводу – характеризует многих клиентов, которые выносили кратковременный опьяняющий опыт из встреч.

Глава 6. А ты умеешь считать до десяти?

Каждому из нас известна ситуация, когда разогнавшись в споре или в конфликте, тормознуть и одуматься, признать свою неправоту или просто согласиться с оппонентом просто не реально. У каждого из нас была ситуация в жизни, когда, казалось бы, спор сошел на нет, да и аргументы иссякли, но нас неведомая сила толкает на дальнейшее выяснение отношений.

Вспоминаются те ребята, из роликов на ютубе, которые перебрав спиртного бросаться на кого-либо с кулаками, его оттаскивают, призывая остановиться и прекратить, но тот прёт, как танк, не желая увидеть, услышать и прочувствовать все происходящее вокруг. Или, к примеру, вы ссоритесь с любимым человеком. Вы выкладываете все козыри, которые приготовили заранее, вы выражаете негодование по поводу его поведения и метаете, как вам кажется, совершенно справедливо молнии вашего гнева. На что Ваш партнер признает свою вину и понурив взор извиняется. Казалось бы, все, конфликт исчерпан, «враг» повержен и вам понятно, что на этом конфликт должен быть окончен, но вам этого мало, вам нужно продолжение, хотя вы умом понимаете, что это уже лишнее.

В чем же причина? Почему мы не можем притормозить тогда, когда ясно осознаем, что уже пора?

На этот вопрос ответил уже давно Ульям Джеймс. Казалось бы, об этом он написал уже давно, да и описано это в каждом учебнике по психологии, но факт остаётся фактом, об этом феномене все старательно забывают и не берут его в расчет. И так, Джеймс рассуждал о том, как наш мозг решает, какие эмоции мы испытываем. Что-то случается, мозг вычисляет эмоциональный ответ – гнев, восторг, возбуждение, ужас – что угодно. Потом мозг дает телу сигнал, как реагировать: сердце бьется быстрее, дыхание учащается, по коже бегут мурашки, возникает эрекция или все что угодно. Эти реакции регулирует автономная нервная система связана с автоматическими (то есть автономными) процессами в организме.

Звучит логично. Но Джеймс пришел к безумному выводу, который переворачивает все с ног на голову. Он считал, что переживаемую эмоцию определяет автономный ответ тела, а не мозг.

По Джеймсу, наш мозг оценивает ситуацию слишком быстро, чтобы мы успели осознать свое отношение к ней, и незамедлительно запускает телесные механизмы выбранного автономного ответа. Затем мозг призывает тело оценить, как оно реагирует на внешний стимул. Получается, автономный телесный ответ вовсе не формируется осознанными эмоциями; это автономная реакция вашего тела формирует осознанное эмоциональное переживание.