Психология войны в XX веке - исторический опыт России
Шрифт:
В советско-финляндской войне реальная психологическая и официальная идеологическая мотивировка в основном совпадали. В очень сложной международной обстановке, в условиях уже начавшейся Второй мировой войны Советское Правительство действительно было озабочено проблемой безопасности границ, особенно в столь важной их части, как район, примыкающий к Ленинграду.
Вот что о соотношении реальной психологической и официальной идеологической мотивировок "зимней" войны впоследствии написал в своих воспоминаниях Н. С. Хрущев:
"Было такое мнение, что Финляндии будут предъявлены ультимативные
Вдруг позвонили, что мы произвели выстрел. Финны ответили артиллерийским огнем. Фактически началась война. Я говорю это потому, что существует другая трактовка: финны первыми выстрелили, и поэтому мы вынуждены были ответить.
Имели ли мы юридическое и моральное право на такие действия? Юридического права, конечно, мы не имели. С моральной точки зрения желание обезопасить себя, договориться с соседом оправдывало нас в собственных глазах"{545}.
Такая позиция СССР не была принята мировым сообществом. 14 декабря 1939 г. Совет Лиги Наций принял резолюцию об "исключении" СССР из Лиги Наций, осудив его действия, направленные против Финляндского государства, как агрессию. 16 декабря в "Правде" по этому поводу было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором говорилось:
"Лига Наций, по милости ее нынешних режиссеров, превратилась из кое-какого "инструмента мира", каким она могла быть, в действительный инструмент англо-французского военного блока по поддержке и разжиганию войны в Европе. При такой бесславной эволюции Лиги Наций становится вполне понятным ее решение об "исключении" СССР... Что же, тем хуже для Лиги Наций и ее подорванного авторитета. В конечном счете СССР может здесь остаться и в выигрыше... СССР теперь не связан с пактом Лиги Наций и будет иметь отныне свободные руки"{546}.
Заключительную фразу этого заявления о "свободных руках" следует рассматривать в сложном международном контексте, в котором велась дипломатическая и одновременно стратегическая игра со многими участниками. В ней одной из действующих сторон выступала фашистская Германия с уже определившимися союзниками, с другой - Англо-франко-американская, еще не вполне оформившаяся коалиция, и с третьей - СССР, вынужденный вследствие закулисных интриг "западных демократий" пойти на соглашение с Гитлером в целях отодвинуть надвигающуюся "большую войну" хотя бы на какое-то время.
Зыбкость юридических и моральных оснований считать войну с Финляндией справедливой для СССР не могла не отразиться весьма противоречиво и на настроениях участвовавших в ней советских войск. Диапазон мнений был весьма широк - от сомнений в правомерности действий советской стороны до откровенно циничной позиции, согласно которой "сильный всегда прав". Так, в донесении Политуправления Ленинградского военного
"Настроение личного состава всех частей в связи с докладом т. Молотова [на V внеочередной сессии Верховного Совета СССР - Е. С.] и редакционной статьей "Правды" от 3 ноября - боевое"{547},
– сообщается в донесении. Однако вслед за этим утверждением приводятся следующие факты, свидетельствующие о том, что настроения эти были не столь однозначны:
"Красноармеец 323 арт. полка Чихарев говорит: "Финляндия не приняла мирных предложений СССР и этим самым дала понять, что не хочет дружбы. Мы, если понадобится, продвинем границу от Ленинграда не только на десятки, но и на сотни километров"...
Младший командир 54-о отд. зен. артдива Полин в беседе заявил: "Зачем СССР настаивать на требованиях в переговорах с Финляндией в отношении территории, ведь Финляндии тоже нужна эта территория. 20 лет она не обстреливала, а если и будет обстреливать, то постреляет и перестанет. Мы ведь японцам не отдали высоты Заозерной. Не являются ли наши требования агрессивными".
По этим высказываниям военком т. Летуновский провел беседу с уделением особого внимания новой постановке вопроса об агрессии"{548}.
Вероятно, неопределенность и недостаточная убедительность первоначальной мотивировки советской позиции в "зимней" войне побудила перейти в пропаганде от тезиса об "обеспечении безопасности Ленинграда" к подчеркиванию только освободительных целей Красной Армии в отношении Финляндии. Классовые идеи "освобождения от эксплуатации" с помощью советских штыков нашли свое отражение в газетных заголовках отчетов о многочисленных митингах трудящихся СССР "в поддержку решительных мер" Советского правительства: "Ответить тройным ударом!", "Дать отпор зарвавшимся налетчикам!", "Долой провокаторов войны!" и т. п. Недавняя терминология о "фашистах" ушла из советского пропагандистского лексикона в связи с заигрыванием с фашистской Германией. Пропагандистскими штампами стали такие выражения, как "белофинские бандиты", "финская белогвардейщина", "Белофинляндия" и др. Справедливости ради нужно отметить, что аналогичная пропаганда велась и в Финляндии, где в ходе антисоветской кампании финских рабочих призывали бороться против "большевистского фашизма"{549}.
Массовое сознание - явление чрезвычайно сложное и противоречивое, в нем переплетаются элементы социальной психологии, нравственные и мировоззренческие установки. При этом оно представляет собой синтез явлений, уходящих корнями в национальные традиции, в обыденную жизнь людей, с идеологическими установками, целенаправленно формируемыми структурами власти. Особое значение эта вторая составляющая приобрела в условиях сталинского режима. В полной мере это относится и к сознанию советских людей в период Великой Отечественной войны, в том числе участников непосредственной вооруженной борьбы с врагом.