Психопатология в русской литературе
Шрифт:
Летом 1835 года Гоголя вновь настигает тоска, он не знает, куда от неё деться. В мае 1836 года Гоголь сообщает Погодину, что едет за границу «размыкать тоску», «рассеяться, развлечься».
Гоголь уезжает за границу и с 1836 г. начинается его скитальческая жизнь. Ухудшения в состоянии здоровья чередуются улучшениями, причем ухудшения нарастают в своей интенсивности и продолжительности. К 1837 году состояние писателя еще более ухудшается. Вместе с нарастанием депрессии, ипохондрии у Гоголя появляются новые симптомы.
Золотарев свидетельствует, что на писателя находил какой-то «столбняк» – вдруг среди оживленного разговора он
В конце 1837 г. – появилась слабая жизнерадостность, некий подъем энергии. Гоголь из Рима пишет большие, не лишенные юмора и веселости письма. Но к лету 1838 возвращается депрессия. В мае Гоголь пишет Данилевскому: «… Тупеет мое вдохновение, голова часто покрыта тяжелыми облаками». В письме Погодину в августе 1838: «Здоровье мое плохо! И гордые мои замыслы… О, друг! Если бы мне на четыре-пять лет здоровья!.. Но работа моя вяла, нет той живости…!».
В июле 1840 года Гоголя настигает тяжелейший приступ депрессии, не жалея темных красок он говорит о том, что «нервическое» расстройство и раздражение возросло ужасно, тяжело в груди и давление, некогда дотоле им не испытанное, усилились…
К тому же присоединилась еще болезненная тоска. Писатель не знал, куда себя деть, и не мог оставаться спокойным ни на минуту. Появились мысли о смерти, явившиеся причиной написания «тощего» духовного завещания.
В октябре, находясь в Вене, Гоголь испытывает некоторое просветление в душевных муках. Он пишет тогда Погодину: «Я не чувствовал, что нервы мои пробуждаются, что я выхожу из того летаргического, умственного бездействия, в котором находился в последние годы…». В том же письме Гоголь сравнивает прошедший период с «пребыванием в темнице».
Последующие годы психопатологическая картина болезни Гоголя меняется, усложняется, обрастает новой симптоматикой. Так ипохондрические и депрессивные состояния отходят на второй план, а доминирующее место занимают идеи величия.
Еще в 1839 году Гоголь считал себя наделенным даром пророчества, и эти бредовые идеи окончательно сформировались после приступа 1840 года. Писатель считает себя всевластным, всемогущим, наделенным свыше даром прорицания. Переживает состояние экстаза, считая это благодатью Господней. Он без колебаний наставляет всех и обо всем проповедует.
В 1841 году заканчивается деятельность Гоголя как гениального писателя. В. Чиж пишет: «… конечно, проблески прежнего гения остались; потухающие засыпанные пеплом уголья вспыхивают слабым пламенем, но уже прежнего огня быть не может». Весь период жизни Гоголя с 1842 по 1848 можно характеризовать как последний период его писательской деятельности – он трудился над вторым томом «Мертвых душ», написал «Выбранные места из переписки с друзьями», несколько мелких статей и огромное количество писем. В письмах он становиться откровеннее, постоянно вся и всех поучает. Призывая других быть светлей, он сам становится жестче, холоднее, бескомпромисснее.
Писатель погружается в пучину религиозного мистицизма, подогреваемого небезызвестным о. Матвеем. Все более и более овладевают Гоголем идеи самообвинения, самоунижения, греховности. Бредовые идеи величия исчезают. А. Личко считает, что этому способствовало раннее постарение Гоголя. Моложавый сорокалетний писатель быстро превращается в старика. 1845 год – один из тяжелейших в жизни Гоголя,
Что же явилось причиной такого телесного неблагополучия? Врачи, лечившие Гоголя, в то время и на том уровне медицины определяли у писателя «поражение нервов желудочной области».
Но нельзя же этим объяснить ту брутальную симптоматику, которая имела место у больного Гоголя. А. Личко, на наш взгляд, справедливо считает, что Гоголь, по видимому, еще в 1839 году перенес особую форму малярии с последующим развитием энцефалита. Этим, по мнения А. Личко, объясняются частые обмороки, нарушение терморегуляции, упорные бессонницы, булимия. Все это – проявления диэнцефального синдрома как следствие органического повреждения головного мозга. Правда В. Баженов считает, что Гоголь перенес приступ малярии в 1845 году, но, видимо, это был повторный приступ. Органическое поражение головного мозга накладывает отпечаток и на внешности больного.
Современники описывают Гоголя в последний период его жизни как человека с «тупым» лицом, странно вприпрыжку хромающим.
По выздоровлении Гоголь уезжает за границу, но и там его измученная душа не находит отдохновения – он пишет в апреле 1845 из Франкфурта: «тягостнее всего беспокойство духа, с которым труднее всего воевать»; в июне – из Гамбурга: «Душа изнывает вся от страшной хандры… Изнурение сил совершенное»; в феврале 1846 года из Тима: «Тяжки, тяжки мне были последние времена, и весь минувший год весь был тяжел, что я дивлюсь теперь, как вынес его».
Все чаще и чаще в краткие периоды улучшения звучит мотив божьей милости: «Да будет же благословен Бог, посылающий нам все! И душе, и телу моему следовало выстрадаться» (март 1846 из Рима). «Мне говорит это мое сердце необыкновенная милость божья, давшая мне силы потрудиться тогда, когда я и не смел уже и думать о том, не смел и сказать потребной для того свежести душевной (октябрь 1846 из Франкфурта) и т. д.
Не помогло и паломничество по Святым местам, предпринятое писателем в 1848 году. В. Набоков пишет: «Священные места, которые он посетил, не слились с их мистическим идеальным образом в его душе, и в результате Святая Земля принесла его душе (и его книге) также мало пользы, как немецкие санатории – его телу».
Между тем болезнь медленной шаркающей походкой, но шла вперед неуклонно, неумолимо приближая смертный час. Она обкрадывала душу писателя, воровала положительные эмоции. Гоголь становился все более и более холодным, и равнодушным и к людям и к происходящим событиям. Охлаждение к матери и сестрам, к ближайшим и дорогим друзьям. Сам писатель понимал измененность своей души: «Я равнодушен теперь ко всему», «Я нахожусь в каком-то нравственном бессилии». Нарастала замкнутость, отчуждение от знакомых, друзей. И что характерно и особенно тяжко для почитателей таланта Гоголя – это оскудение словарного запаса, бедность ассоциаций, пустое резонерство, стереотипное повторение слов и фраз.