Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния
Шрифт:
Между приобретением томографа и перестройкой здания я помог доктору Шварцу выбрать директора центра. Доктор Шварц хотел взять ведущего психиатра с богатым опытом, но специализировавшегося на шизофрении. Просмотрев ряд кандидатов, мы остановились на докторе Годфри Перлсоне из Университета Джонса Хопкинса. Годфри приобрел известность благодаря исследованиям структуры мозга у шизофреников и хотел поработать с функциональной томографией и другими методами исследования межнейрональных связей.
Годфри также попросил нас поговорить с доктором Винсом Калхуном, который будет работать в центре в качестве доцента. Винс был инженером-электротехником, мы познакомились с ним через Интернет
Я рекомендовал Хэнку взять их обоих, и мы так и сделали. Ядро центра было готово.
Годфри как опытный исследователь быстро заполнил Олиновский центр новыми сотрудниками. Мы начали писать заявки на гранты, подчеркивая уникальность центра и превосходные клинические ресурсы института. Стационар принимал более трех тысяч психиатрических пациентов в год. Это была золотая жила.
Я организовал свою исследовательскую команду и стал писать заявки на гранты в Национальные институты здоровья (НИЗ), чтобы получить финансирование для своих задач. Чтобы продолжить работу с психопатами, я планировал набрать тех, кто находился на досрочном освобождении или получил условный срок. В шизофрении меня интересовало одно: я хотел знать, можно ли использовать нейровизуализацию для диагностики заболевания на ранних стадиях, может быть, даже до появления серьезных симптомов. Это могло бы облегчить диагностику, но, что важнее всего, чем раньше начинается лечение, тем медленнее прогрессирует эта трагическая болезнь.
Доктор Питер Лиддл, один из моих наставников, предположил, что с помощью функциональной активности мозга можно прогнозировать, разовьется ли болезнь у ребенка.
Я рассказал в центре об идеях доктора Лиддла и старался разработать новые парадигмы для ранней диагностики шизофрении. Помимо этого, я вооружился новыми алгоритмами доктора Калхуна для анализа данных нейровизуализации. Вместе мы создали мощную команду исследователей и вскоре стали получать гранты от НИЗ для изучения наших гипотез.
Конкретные психопаты
Параллельно с написанием заявок я продолжал анализировать тюремные данные, полученные во время учебы в аспирантуре.
Несколько исследований, которые я провел до отъезда из Канады, были продолжением тех наблюдений, которые я сделал благодаря клиническому опыту работы с психопатами. После того как я защитил магистерскую диссертацию, директор психологической клиники Регионального медицинского центра доктор Карсон Смайли попросил меня поприсутствовать на занятиях групповой терапии для совершивших тяжкие преступления, а также преступления на половой почве. Канадский департамент исполнения наказаний позволяет магистрам-психологам работать врачами. Доктор Смайли хотел, чтобы я поподробнее узнал об их групповой терапии, чтобы ее усовершенствовать. Еще он хотел знать, может ли нейронаука, которой занимался я, сообщить им что-нибудь о нарушениях, свойственных психопатам. Цель состояла в том, чтобы использовать мои открытия для разработки более эффективной терапии психопатов.
В то время я мало что знал о лечении преступников, совершивших насильственные и половые преступления, но я решил, что это будет для меня хорошим опытом, и потому согласился помочь. Занятия проводила психиатрическая медсестра, а я сидел тут же в комнате и наблюдал.
На групповых занятиях использовалась когнитивно-поведенческая психотерапия, КПП. КПП – это такой тип разговорной терапии, которая помогает пациенту посмотреть на свои проблемы с разных точек
На этих групповых занятиях я заметил, что психопаты не в состоянии понять абстрактных концепций. Например, медсестра часто прибегала к метафорам, чтобы подчеркнуть какие-то моменты. И психопаты, с которыми она говорила, часто в ответ просто смотрели на нее пустыми глазами.
Я уже видел такое выражение лиц психопатов. Это их выдавало – как игрока в покер. Оно было заметнее всего, когда я спрашивал психопата, заботит ли их что-нибудь. Типичный пример того беспокойства, о котором я говорю, – это обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР). Больные ОКР все время о чем-то беспокоятся; например, что не закрыли газ, уходя из дома. В конце концов может дойти до того, что больной не может уйти из дома, потому что слишком волнуется и постоянно вынужден возвращаться и проверять, все ли в порядке.
Если спросить психопата, не беспокоится ли он, что оставил дома невыключенный газ, вы увидите это пустое выражение, о котором я говорю. Психопаты не понимают, что значит беспокоиться. Психопатия и обсессивно-компульсивное расстройство находятся на противоположных концах спектра. Я никогда не встречал психопата с ОКР – по-моему, таких вообще не существует.
Меня буквально завораживало, когда я видел, что психопаты не в состоянии понять метафор. Такое впечатление, что психопаты способны понимать концепции, только если они представлены в конкретных терминах. Я тут же задумал серию исследований, чтобы проверить, можно ли свести неспособность психопатов обрабатывать абстрактные понятия к более простому стимулу. В первом я изучал процесс обработки абстрактных и конкретных слов психопатами.
Психологи по-разному классифицируют слова. Их можно разбить по частоте употребления. Например, «трубкозуб» – редкое слово, а «олень» – частое. Оказывается, что обычные слова мозг обрабатывает не так, как необычные.
Мозг также отличает абстрактные слова от конкретных. Абстрактные – это те, которые не имеют физического смысла. Например, «бесконечный» – это абстрактное слово, а «стол» – конкретное. Я составил базу данных с конкретными и абстрактными словами, разбитыми на группы по таким признакам, как, например, частота употребления, длина слова и количество гласных. Я хотел знать, отличает ли мозг психопата конкретные слова от абстрактных в разных условиях. Я подобрал все конкретные и абстрактные слова так, чтобы они были эмоционально нейтральными. Я не хотел, чтобы мои исследования осложнились из-за неспособности психопатов к эмоциональной обработке языка.
Но еще у меня возникла идея, что эмоциональные аномалии психопатов могут происходить из-за неспособности обрабатывать абстрактную информацию. В конце концов, эмоциональные слова часто абстрактны. «Любовь», например, очень абстрактное слово. Для разных людей оно означает очень разные вещи и не обязательно имеет конкретный смысл. Мы пытаемся объяснить абстрактные аспекты любви с помощью стихов, музыки и театра – но что такое любовь как чувство?
Я часто спрашиваю психопатов во время интервью: «Что для вас значит любовь?» Самый частый ответ – секс. После этого ответа психопаты часто описывают свои любимые сексуальные эскапады. Они застревают на физическом, конкретном, и не могут объяснить абстрактных связей, которые дает любовь.