Психотерапевт
Шрифт:
Я мысленно передвигаю свой выходной с четверга на среду. Занятия йогой — это интересно.
— Забавно, но в среду я тоже не работаю, — улыбаюсь я.
Потом спрашиваю про Тамсин и Коннора. Они примерно одного возраста с Мэри и Тимом; насколько я уже успела узнать от Лео, Коннор занимается виски: продает дорогие марки богатым клиентам. Тамсин раньше работала моделью — это меня не удивляет, — а теперь сидит дома с детьми.
— А еще она у нас математический гений, — сообщает Мэри. Черноволосая и с ног до головы в черном,
— Вау, — отзываюсь я в изумлении. — Хотела бы я иметь математические мозги.
— А ты еще что-нибудь выяснила про того загадочного незнакомца? — спрашивает Ева, потянувшись за песочным печеньем.
— Нет. Я стараюсь не напрягаться по этому поводу. Меня больше расстроило, как отреагировала Лорна. Это ведь она его впустила. Ее это прямо убило.
— Очень печально. — Улыбку на лице Евы сменяет озабоченность. — Им с Эдвардом не нужен лишний стресс. Ты знаешь про их сына? Он погиб в Ираке. Их единственный сын, вообще кошмар.
— Ужас! — Я в шоке. — Для них это, наверное, был страшный удар.
— Они раньше жили на побережье, кажется в Борнмуте, и переехали сюда три года назад, — подхватывает Мэри. — Лорна говорила, что воспоминания грызли их все больше и больше и они решили начать все заново. Выбрали Лондон, потому что любят театры и музеи, а в силу возраста им уже тяжело мотаться сюда из Борнмута. И довольно долгое время жили тут хорошо, со всеми общались, часто выбирались в город, как и планировали. А потом вся эта история с сыном их снова догнала, и они превратились в затворников. Это действительно очень грустно — они никуда не выходят, даже за продуктами. Им все доставляют, и одежду тоже. Они растеряли всю свою уверенность.
— Или волю к жизни, — спокойно говорю я. Ловлю их растерянные переглядывания и решаю все рассказать: — Мои родители и сестра погибли в автокатастрофе, когда мне было девятнадцать. И я с тех пор надолго потеряла волю к жизни.
— О, Элис, это ужасно. — Ева касается моей руки. — Мои соболезнования.
— Сестре было всего двадцать два. Она отдыхала в Греции с парнем, а родители поехали встречать ее в аэропорт.
— Даже представить себе не могу! — Глаза Мэри полны сочувствия. — Как ты справлялась?
— На мне остались бабушка с дедушкой. Мне приходилось быть сильной ради них, а им — ради меня. Так мы и держали друг друга.
Я снова наполняю их кружки, втайне радуясь, что Тамсин к нам не присоединилась. И когда Мэри снова упоминает йогу, я не произношу ничего такого, что могло бы заставить ее подумать, будто я жажду приглашения присоединиться к ним (хотя на самом деле я жажду). Не хочу злоупотреблять отсутствием Тамсин. К тому же разве Лео не предупреждал меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новую дружбу?
— Прости, Элис, мне пора. — Голос Мэри возвращает меня в реальность. — Йога в
— Наш срединедельный ритуал, — поясняет Ева, когда Мэри ушла. — Мы идем на йогу, потом я сопровождаю Тамсин и Мэри в школу за детьми. Когда погода хорошая, мы идем в наш парк, чтобы дети поиграли. А потом к кому-нибудь на чай.
— Как здорово, — с легкой завистью отзываюсь я.
Ева открывает рот, и мне кажется, что сейчас она пригласит меня ходить с ними.
— Ты когда-нибудь занималась йогой? — спрашивает она вместо этого.
— Никогда. — Я осторожно улыбаюсь. — Может, я присоединюсь к вам в январе, когда начнется новый набор.
Ева уходит, и я из кабинета Лео наблюдаю, как они с Мэри идут через сквер за Тамсин. Перерыв получился приятный; а теперь я рада вернуться к своей книге. Я настолько погружаюсь в нее, что в испуге подскакиваю от звонка в дверь. Поспешно закрываю книгу; надеюсь, это Ева — хочет пригласить меня присоединиться к ним в сквере. Смотрю на часы: нет, это не может быть Ева, еще нет трех часов, так что они пока на йоге. Может, это Лорна или Эдвард.
Кладу телефон в задний карман и иду открывать.
Его голова повернута в сторону сквера, но я безошибочно узнаю, кто это. Повинуясь инстинкту, мгновенно захлопываю дверь, успев заметить, как он удивленно оборачивается. Я отступаю назад, сердце колотится. Зачем он вернулся?
Снова звонок. Я бросаюсь вперед и накидываю дверную цепочку.
— Мисс Доусон? — доносится сквозь дверь.
— Если вы не уйдете, я вызову полицию, — сухо говорю я.
— Очень надеюсь, что вы этого не сделаете. Мисс Доусон, меня зовут Томас Грейнджер, я частный детектив и занимаюсь восстановлением справедливости. Брат моего клиента был обвинен в убийстве, которого не совершал.
— Неважно, я все равно полицию вызову. Вы незаконно проникли в мой дом в субботу.
— На самом деле это вы меня впустили.
— Только потому, что предполагала, что вы один из приглашенных.
— Вы спросили меня, не Том ли я, а я как раз Том, хоть никто меня так и не зовет.
— Я сказала «Тим»!
— Сомневаюсь, что вы сможете доказать это в суде. — В его голосе слышится улыбка, и я ощущаю, как мои позиции ослабевают. — Могу я попросить вас открыть дверь? Мне действительно необходимо поговорить с вами лицом к лицу.
Я неохотно открываю дверь, но оставляю цепочку. Он смотрит на меня сквозь щель, слегка наклонившись, чтобы мне лучше было видно его лицо. Дорога за ним пуста.
— Благодарю. — Он достает из внутреннего кармана пиджака карточку и подает мне. — Как я уже говорил, я частный детектив и занимаюсь убийством Нины Максвелл.
Я не беру карточку, не могу. От одного этого имени у меня голова взрывается. Прошел уже, наверное, год, но я это убийство никогда не забуду, потому что Ниной звали мою сестру.