Шрифт:
Арлекино.
Келья отца Серапиона не соответствовала его богатырскому телосложению. Домик священника, срубленный в первые послевоенные годы «из того что было», размерами и конфигурацией больше походил на баню. «Омыться банею пакибытия», промелькнуло в голове у Сашки непонятное церковное выражение, слышанное недавно. Он сидел уже четверть часа один в помещении площадью не более шести квадратных метров и дожидался возвращения священника, пригласившего его «на чаёк и за жизнь» и исчезнувшего, едва они только вошли со словами: «ты Санька посиди, я сейчас.»
Поначалу он взялся рассматривать стены, но это быстро наскучило: все свободное пространство было занято иконами – старыми,
На небольшом столе, занимавшем значительную часть комнаты, стоял заварной чайник с отколотой ручкой, стеклянная банка из-под кабачковой икры, исполнявшая функцию сахарницы и древний радиоприёмник «ВЭФ» с выдвинутой под самый потолок антенной. Сам стол был накрыт сложённой вчетверо затертой простыней и куском парниковой полиэтиленовой пленки, что в совокупности являло собой скатерть.
Чувствуя себя не в своей тарелке, Сашка рефлекторно нажал кнопку «Вкл.» и приёмник неожиданно чисто и громко огласил келью знакомым с детства голосом всероссийской любимицы: «Ах Арлекино, Арлекино! Нужно быть смешным для всех! Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех».
Неожиданно появившаяся из-за Сашкиной спины рука в широченном рукаве тотчас нажала кнопку «Выкл».
– Не люблю я эту песню. У меня с ней очень неприятное воспоминание связано. – отец Серапион говорил немного уставшим низким голосом. К его способности беззвучно появляться, не смотря на почти двухметровый рост и «косую сажень», Сашка привыкнуть не мог. Его это и удивляло и немного пугало.
Впервые Сашка попал в гости к Серапиону два года назад совершенно случайно.
Февральский автостоп из Киева в Питер оказался крайне неудачным. Начать с того, что он проснулся в неизвестное время суток (окна были вечно зашторены) от того, что на кухне, где он спал, громко ссорилась интернациональная пара, составленная из американца – джазового саксофониста Роберта, которого почему-то все звали Бертой и его girl-friend – минской художницы Олеси. При этом Берта периодически вставлял в свою мягкую английскую речь жесткие русские слова, а Олесин русско-белорусско—украинский суржик постоянно прерывался родным для Роберта fuckin’ shit’ом. Но поразило Сашку (или Алекса, как его знали местные жители), не речевые обороты, а предмет спора: Олеся пыталась вручить Берте подарок на 23 февраля – день Советской Армии и Военно—Морского Флота. Берта же возмущённо отказывался, мотивируя тем что его отец – кадровый офицер ВВС США – воевал с «именинницей» в Корее и Вьетнаме, и даже был сбит, а кроме того сам подарок – ярко красные мужские носки – «fuckin’ ugly thing».
Произведя нехитрые подсчеты, Алекс пришёл к выводу, что зависает в «нехорошей квартире» около трёх недель, а жизнь коротка, надо много успеть и т.д.
Почувствовав необходимость двигаться вперёд, Сашка встал, набросил поверх чёрной бархатной куртки кожаный плащ, натянул ковбойские сапоги и вышел на морозную киевскую улицу. Как выяснилось в 3 часа ночи.
Пройдя по гулкому асфальту несколько километров, он обнаружил одиноко стоящую на обочине широкого проспекта машину Державной Автоинспекции и постучался в окно водительской двери. За рулем заведённых «жигулей» 8й модели спал, уткнувшись лицом в руль, нетрезвый пожилой инспектор. Стекло немного опустилось:
– Тобi чого?
– Подскажи, бать, как на трассу выйти в сторону Чернигова?
– Ну так и сiдай. Менi теж треба до Чернигова. Додому.
Но это был первый и последний удачный стоп в тот раз. В последующие двое суток Сашка прошёл пешком около 70 км по Белоруси, сменил десяток разнообразных транспортных средств, в основном
– Сейчас поможешь копать, а потом мы тебя отпустим.
– В смысле?
Сашку поразила страшная догадка, он обернулся, заглянул в багажник и увидел там что-то большое, упакованное в перетянутый скотчем зелёный туристический спальный мешок, лом и две перепачканные землёй лопаты: совковую и штыковую. Род деятельности «ритуальных агентов» не оставлял сомнений. Дождавшись, когда «Джип» свернет с асфальта, и с черепашьей скоростью начнёт переваливаться по лесовозным колеям, Сашка распахнул дверь и выпрыгнул в сугроб. Упал, тотчас вскочил на ноги и ломанулся в лес не разбирая дороги. Он услышал, как автомобиль остановился, кто-то забористо выругался, заднюю дверь захлопнули и поехали дальше.
Когда уровень адреналина начал опускаться, Сашка обнаружил, что забрёл довольно далеко. Опасности заблудиться в общем-то не было: цепочка собственных следов могла легко вывести его обратно на дорогу, но пока как-то… не хотелось.
Вечерело. Косые тени деревьев ложились на желтый в свете закатного солнца снег. Тишина нарушалась то хрустом ветки, ломающейся под снежной тяжестью, то непонятным уханьем, то раскатистым «карр». Переводя дух после получасового «трофи рейда», Сашка стоял, привалившись спиной к сосне, ветви которой начинались где-то далеко вверху.
Оглядевшись, он обнаружил в пяти шагах от себя лесовозную дорогу, которой правда не пользовались в этом сезоне, но тем не менее идти по ней было немного легче, чем просто ломиться через лес. Ну и кроме того дорога, очевидно, должна была куда-то вести. Что бы идти было веселей, Сашка скомандовал себе: «Песню запе-вай, раз, два!», и затянул в ритме военного марша: «Riders on the storm, riders on the storm. Into this house we’ve born. Into this world we’ve thrown. Like a dog without a bone, an actor out of loan – riders on the storm…»
Дорога тем временем привела на большую поляну, образовавшуюся в результате заготовки леса и уже начинавшую зарастать маленькими елочками. Снег из желтого неожиданно быстро превратился в синеватый, затем в синий. Здесь, в глубине зимнего леса, звенящая тишина прерывалась случайными звуками гораздо реже.
Вдруг, с противоположенной стороны поляны Сашка явственно услышал колокольный звон. Боясь, что звон прекратиться и обнаружить его источник будет невозможно, он стал пробираться по сугробам между посаженными ровными рядами метровыми ёлками, едва ли не быстрее, чем ломился от мрачной похоронной команды час назад. И тут ему повезло: как только он пересёк по диагонали делянку, он вышел на хорошо укатанную, чуть ли не с сегодняшними следами дорогу, пробитую трактором-трелевочником, тащившим за собой связку спиленных деревьев – «хлыстов» и очистивших ими от снега довольно широкое пространство. И хотя звон вскоре прекратился, Сашка уже не сомневался, что дорога должна привести к жилью. Пройдя в густых лесных сумерках ещё четверть часа, он вышел на околицу маленького села, состоявшего едва ли из десятка домов, в дальнем конце которого белела шпилем, увенчанным восьмиконечным крестом, церковь. Любивший всякую историю, в том числе архитектурную, Сашка отметил про себя: «Классицизм. Первая треть 19 века. Наверное, усадьба какая была. А потом восставшие народные массы усадьбу в пьяном угаре сожгли, а церковь побоялись. Вдруг Он и правда накажет?»