Псоглавцы
Шрифт:
— Х-халин-на, с-сука, — прохрипел Мурыгин.
Над его головой на подоконник жена с бряканьем кинула блюдечко. Мурыгин, не глядя, снял его и поставил к бутылке. На блюдечке лежала порезанная кольцами луковица.
— Хорошее у вас хозяйство, Павел Константиныч, — сказал Кирилл.
Мурыгин хмыкнул.
— Скотину держите?
— Корова.
Кирилл не знал, чего бы ещё спросить такого деревенского.
— Я тебя где видел? — вдруг спросил Мурыгин.
Кирилл знал где, но не хотел напоминать Мурыгину о вчерашнем «иди на хер», во всяком
— Где-нибудь на улице. Я тут с друзьями в школе остановился. Мы от музея в церкви работаем.
— A-а, икону-то снимаете…
— На реставрацию.
— Бабе своей рассказывай. В прошлое лето Годовалов у лошаков тоже мотор на реставрацию унёс.
— У каких лошаков? Куда унёс? — не понял Кирилл.
— У лодочников. Которые плавают тут, суки.
Кирилл понял, что Годовалов украл у туристов лодочный мотор. А выкупил его у Лёхи, наверное, Мурыгин. Кому же ещё? Но говорить об этом не хотелось. Кирилл решил напрямик спросить у Мурыгина про Псоглавца. Телефон с диктофоном он оставил в школе, на подзарядке, но ведь не похоже, чтобы Мурыгин мог что-то рассказать.
— А почему там на иконе святой с собачьей головой нарисован?
— Хер знает. Старая икона-то.
Кирилл догадался, что у Мурыгина кончился бензин для движения дальше вдоль по беседе. Кирилл опять разлил водку.
— А себе чего половинку наливаешь?
— Я же городской. У меня такого здоровья нет, как у вас.
Мурыгина ответ удовлетворил. Он снова выпил и закусил луком.
— Ихону при Ифане Хросном нарисофали… — просипел Мурыгин.
— Ну и что?
— У Грозного армия была — с собачьими головами и мётлами. Вот ихнего святого так и нарисовали.
Мурыгину было всё ясно про Псоглавца, вопросов не возникало. Кирилл подумал, что правда о Псоглавце, святом Христофоре, в деревне не только не известна никому, но даже и не интересна.
— Мог бы я сам эту икону продать, давно бы и продал, — сообщил Мурыгин. — Только в Семёнове её не возьмут, а в Нижнем у меня подвязки не те. В Москве, понятно, всё можно. Ладно, ваша добыча.
— А как у вас торговля? — Кирилл быстро свернул с покатой тропки.
— Нормально.
— Покупателей-то немного…
— Почему немного? — даже обиделся Мурыгин. — Лошаки всё лето плывут. Одичают на реке. Чего у себя в городе на хер не брали, нос воротили, тут сметают. Надо просто башкой думать, где чего продавать. Я в Семёнове в «Хозтоварах» спрашивал у Наташки: часто плоскогубцы берут? Она говорит, штук двадцать в год. А у меня столько за три месяца уходит.
— Да-а, у вас всё рассчитано, — уважительно сказал Кирилл.
— А ты думал? Только в Москве умные живут? Надо прикидывать, где чего можно брать.
— И чего тут можно брать, в Калитине?
— От своих — пенсию. Тут половина всех пенсий — моя.
Мурыгин ничуть не смущался цинизмом своего расчёта.
— Всё равно мало, — провоцировал Кирилл.
— Мало, — согласился Мурыгин. — Но есть лошаки. Есть река. Наши рыбу берут — куда девать? Чё-то продадут туристам,
— Заповедник же.
— Ну, да. Заповедник — херово. Раньше можно было на лося там охоту, на кабана, а щас егеря больше сдерут, чем выручишь… Хотя всё равно можно. Да от леса не зверя брать надо. Бабы вон ягоды собирают, грибы, травы лечебные, а кто всё продаёт? Я.
Кирилл вспомнил, что и Лизу в первый раз он встретил, когда она собирала ягоды. Видно, тоже сдавала их Мурыгину.
— Лес — это дрова, — откровенничал захмелевший на старые дрожжи Мурыгин. Он снова разливал водку. — У меня егеря всё подмечают. Могу делянку указать, чтоб без порубочного билета, могу сам машину брёвен подогнать. Но этого понемногу, зарываться нельзя.
— Вы тут всей округе хозяин, — добавлял масла Кирилл.
— А без хозяина ничо нигде никогда не бывает. Кто-то всегда чо-то берёт. Если ты об этом не знаешь, так сам дурак. Хозяин у всего есть.
Не бери у нас ничего, вспомнил Кирилл. Он покивал, словно осмыслял величие Мурыгина, но во власть Мурыгина не поверил. Никакой Мурыгин не хозяин. Просто самоуверенный жлоб.
— Был до меня настоящий хозяин — кум на зоне, был, да сплыл, — с тайным удовлетворением сообщил Мурыгин.
— Без зоны хуже стало жить?
— Хуже, даже мне, — вздохнул Мурыгин. — Зона тут всё отстроила. На зоне чо угодно можно было взять. При зоне и деревня всем была нужна. И зэкам, и охране, и властям. Люди были, жизнь. А щас чего? Только лошаки. Лошаки, они и есть лошаки.
— А вы тогда кем работали, Пал Константиныч?
— Я-то? Я тогда молодой был. Машинистом работал. Когда мотовоз водил, когда мотрису. Каждый день в городе бывал. Всё, что нужно в городе, шло через меня. Дела кипели.
— Мне говорили, у вас и сейчас дрезина есть, — припомнил Кирилл.
— Есть, ну и что? Я её у начальника выкупил. Хера ли дрезина, когда дороги нет? Сам кум меня и кинул. Мне дрезину продал, чтобы я по рельсам катался, а рельсы ещё кому-то загнал на металлолом. На, жри, Паша, поминай добрым словом. Сразу за карьерами дорогу и разобрали. Теперь на дрезине можно только отсюда до карьеров, а дальше хер. Ну, своим-то я сдаю дрезину, чтобы за торфом ездили, только это не деньги. Не на то я рассчитывал.
— А как же вы товар из города возите?
— Не я вожу. Мишка, сын. Раз в неделю приезжает. Он в Нижнем живёт, у него «буханка» своя. Парень с башкой, молодец.
Кирилл обрадовался, что разговор сам собой выворачивает на тему машины.
— Машина — это главное, — сказал Кирилл. — Без машины — конец. У нас вот автобус. Только боимся его ночью на улице оставлять. Лёха Годовалов грозился искурочить.
— Годовалов может, — весело хмыкнул Мурыгин. — Годовалов да Саня этот, зэк, вообще безбашенные. Была бы страна нормальная, так сидели безвылазно бы. А так волокут всё, что не приколочено. Чего не своруют, то сломают или изгадят. Гондоны.