Псы Господа
Шрифт:
Стук железа по дереву прекратился неожиданно. И почти сразу лязгнул замок. Светлов застонал от несправедливости, неправильности происходящего… Стон прозвучал тихий, жалобный, похожий на скулеж побитой собаки.
Первым вошел старый знакомый – депутат в щегольских кирзачах. И сразу сообразил, чем тут занимается пленник.
– Во гни-и-и-ида! – воскликнул бородач с ненаигранным возмущением – словно Светлов и впрямь ответил самой черной неблагодарностью на искреннее гостеприимство хозяев. И Сергей Егорыч
Пинок! Второй! – лопата отлетела в одну сторону, Александр откатился в другую. Занемевшее тело почти не почувствовало боли, гораздо сильнее оказалась обида: совсем чуть-чуть ведь не успел, совсем чуть-чуть…
Парень, вошедший вторым, тратить время на возмущение не стал – походя пнув Светлова по ребрам, присел рядом и быстро восстановил целостность пут, воспользовавшись длинным, до сих пор не задействованным концом вожжей.
Этот персонаж тоже показался знакомым – точно, именно его Александр видел в деревне выходящим из магазина, – и еще удивился тогда профессионально накаченной фигуре.
Старик – невысокий, бородатый – появился в сарае как-то незаметно. Молча стоял у стены, губы кривила нехорошая ухмылка. Интересно, это он был ночью у озера? Очень похоже на то…
Накачанный парень – Светлов про себя окрестил его «спортсменом» – закончил возиться с новыми узлами, поднялся на ноги.
– Отойди-ка, – сказал ему депутат. – Поучу гаденыша уму-разуму.
И начал отводить сапог для удара.
– Не шебути, Серега… – сказал старик.
Точно. Это он говорил ночью, голос тот же – тихий и властный, словно обладатель его знает: напрягать связки незачем, все и так будут прислушиваться.
– Надо б растолковать всё ему, Петрович! Чтоб до печенок пробрало… – сказал депутат. Но уже отведенный для удара сапог так и не ударил.
Петрович… Казимир Петрович… Использовать последний шанс – суггестию – надо именно с ним. Остальные, по большому счету, тут шестерки… Решает всё старик.
– Растолкуем, растолкуем… – с этими словами Казимир подошел поближе, внимательно глядя на копошащегося на земле Светлова.
– Вы ДОЛЖНЫ меня отпустить, – сказал Александр, ловя взгляд старика.
Сказал спокойно и твердо, с железной уверенностью, хотя внутри всё сжалось и затрепетало – он разглядел, что держал Новацкий в руках. В одной – непонятная деревяшка, а в другой… Топор. Неухоженный, ручка потемнела, на лезвии бурые пятна… Ржавчина, твердил себе Светлов, всего лишь ржавчина.
– Развяжите мне руки.
Старик ухмыльнулся. Признаков, что он поддался внушению, Светлов не увидел.
– Ишь, прыткий какой. Знать, не показалось мне…
Не показалось что? Думать об этом некогда.
– Я НИЧЕГО не видел у озера. Понимаете? Абсолютно ничего. Развяжите мне руки и поговорим спокойно.
Зацепил… Но – не всех, одного. Спортсмена. Лицо парня расслабилось, стало
– А ну заткнись! – рявкнул старик. И кивнул бородатому депутату.
Тот понял команду однозначно. Светлов вскрикнул, принимая полновесный удар, потом еще один; рванулся, пытаясь защититься хоть как-то, сжаться, прикрыть плечами голову. Удары сыпались градом. Александр застонал как можно жалобнее, вытянулся, расслабился – изображая потерю сознания.
Голос старика доносился словно сквозь толстый слой ваты:
– Хорош, Серега… Выйди, Толян – дохни воздуха свежего. Эк он те голову задурил… А ты, соколик, кончай комедию ломать, не барыня кисельная, чтоб от пары плюх сомлеть.
Толян вышел и с кем-то негромко заговорил снаружи. Светлов подумал, что Казимир предусмотрел всё – и шансов не осталось бы даже с развязанными руками. Даже с лопатой в них.
– Подними его, Серега, – снова заговорил старик. – И придержи. Есть у меня вопрос до соколика. Дис-ку-си-он-ный.
Бородач рывком поставил Светлова на ноги, – тот открыл глаза, изображать потерю сознания и дальше не имело смысла.
На улице уже рассвело. За приоткрытой дверью клубился туман – холодный и вязкий.
Старик стоял рядом и рассматривал Светлова в упор. Сказал негромко и удовлетворенно:
– Не обманули глаза-то меня… Не потерял еще нюх старый Казимир… Не потерял…
О чем он бормочет? Светлов не мог взять в толк, на чем прокололся. И речь у Новацкого странная, то неграмотная, то «дискуссионный»…
– Я вам не нужен, понимаете? Совсем не нужен. Вы должны меня отпустить… – тихо сказал, почти прошептал Светлов. Попыткой суггестии его слова считаться никак не могли…
Его грубо встряхнули, бок взорвался болью.
– Ты, соколик, лучше брось свои штучки. Не катит со мной номер, понял? Расскажи-ка мне вот что, – старик пожевал губами, – это ты один такой или теперича всех вас учат головы людям морочить?
– Я не…
Светлов замолчал. Старик, очевидно, уловил попытки внушения. Интересно, как? И что это означает? Самоучка, талант-самородок? Или за спиной у него организация, знакомая с боевой суггестией? Какая? Почему суб-аналитику Светлову хотя бы не намекнули о возможности ее существования?
Неужели Контора его подставила? Предала?
Казимир, не дождавшись продолжения фразы, заговорил сам:
– Что «не»? Кто бабе глаза отводил? Не ты будто?
– Не понимаю… о чем вы говорите, – отозвался Светлов еле слышно.
– Вижу я, как ты не понимаешь, аж взопрел весь… ин-кви-зи-тор.
Последнее слово Новацкий произнес раздельно, по слогам – и с издевкой.
Точно! Его подставили! «Новая Инквизиция – самая законспирированная организация современной России…» Как же… Неграмотные старики в псковской глубинке – и те знают о ее существовании… Или случайность? Просто-напросто старик любит вставлять в речь мудреные иностранные слова – и случайно назвал именно так охотника за русалками?