Шрифт:
* * *
Он пришел в город тихо.
Он ходил по улицам, слушал сплетни. Он стоял на площади, кутаясь в серый плащ, и смотрел на замок графа, щурясь от осеннего ветра. Дышал на мерзнущие пальцы. Длинные пальцы с синеватыми от холода ногтями — и тремя стальным перстнями, усыпанными черными камнями…
Когда Князь Любви миновал крепостные ворота Дойченхейма, закат уже догорел. Прибитые к каждому дому белые щиты с изречениями великого и мудрейшего Иоанна Стальной Руки превратились в молочные
Не сбавляя скорости, с гиканьем и щелканьем бичами — и по лошадям, и по спинам зазевавшихся горожан, — три кареты с имперскими гербами промчались по мощеным улицам и остановились только у ратуши.
Из крайних карет посыпались люди в черных камзолах, расшитых серебристыми имперскими гербами. Стража у дверей ратуши попятилась — забыв о своем оружии, в страхе оседая по стенам. Желая слиться с каменной кладкой, раствориться в тенях и исчезнуть — куда угодно, лишь бы прочь отсюда, от этих людей, как можно дальше…
Средняя карета замерла перед входом, как закованный в броню кулак великана. Вся обита гофрированными стальными листами, способными остановить самый тяжелый арбалетный болт. В крошечном окошке вместо занавеси стальной тюль.
С облучка кареты слетел слуга и распахнул дверцу.
— Мы прибыли, милорд!
Слуга склонился так низко, что почти уткнулся в свои ботфорты. Может быть, в раболепстве. А может быть, в страхе. Не желая даже краем глаза увидеть, что же там — внутри кареты милорда.
Первыми из кареты выпрыгнули собаки. Две огромные собаки с отливающими сталью зубами и черной, как сажа от спаленной шкуры дракона, шерстью. С красными глазами грифона, вернувшегося с добычей в гнездо — но заставшего там лишь замызганный кровью пух своих птенцов…
Гвардейцы в черных камзолах ворвались внутрь ратуши. Их лейтенант, в посеребренном шлеме, задержался.
— Поднять городской гарнизон! Окружить ратушу! — взревел он, пинками отлепляя стражников от стен. — Двери, окна, потайные лазы! Всех арбалетчиков в круг, запалить факелы! Чтобы ни один человек не ушел, ни один почтовый голубь не упорхнул! Быстрее, скоты! Шевелись, коли не хотите звенеть на дыбе!
Когда из обшитой стальными листами кареты показался человек, у крыльца ратуши остались лишь две собаки, рычащие на все вокруг.
Темный плащ, шляпа с широкими полями, черные перчатки, полумаска. Лишь отблеск в глубине разрезов маски да губы — вот и все, что Князь Любви позволил видеть миру.
Он миновал залу на первом этаже, стал подниматься по лестнице. Дом будто вымер. Прислуга, обитатели и приживалы забились в щели, как крысы. А приживал здесь, видно, было много. Пол покрывали ковры, гобелены на стенах искрились золотом. И аромат с кухни расползался такой, что сводило челюсти.
Дюжина гвардейцев и обе собаки унеслись вперед. Князь шел совсем один. И вдруг почувствовал, что впереди кто-то есть…
Он остановился. Неужели его верные псы
Из теней впереди выступил человек. Человечек. Коротышка в пестром трико с кожаными оборками и с треххвостым шутовским колпаком на голове.
— Позвольте приветствовать вас, Князь Любви, — глумливо сказал шут и с еще большей издевкой расшаркнулся. — Не правда ли, любовь убивает?
Князь склонил голову к плечу, разглядывая шута. Его губы дрогнули — и холодная улыбка медленно расплылась на них, будто распустился ядовитый цветок.
Лицо шута, бледное даже в теплом свете факелов, побледнело еще больше.
— Это просьба? — наконец сказал Князь.
Шут поспешно отступил в сторону.
Граф и вся его семья уже были в главной зале второго этажа, окруженные гвардейцами в черных камзолах. Сам граф — толстый, лысый, обильно потеющий и заполнивший всю комнату запахом страха. Жена в чепце и ночной рубашке. Мальчишка лет восьми…
Князь поморщился. А может быть, это неверное пламя факелов бросило тень на его подбородок.
— Ты предал идеалы любви, доброты, блага империи и могущества Иоанна Стальной Руки, — отчеканил Князь стандартную формулу. — Зло поселилось в твоем сердце. Ты будешь предан смерти.
— Что вы… — забормотал граф. — Я… Я верен императору! — выкрикнул он и рухнул на четвереньки. — Пощади! Пощади, Князь! Я все отдам! Пощади, Князь!
Граф проворно поскакал на четвереньках к Князю — но одна из собак рванулась наперерез. Бесшумно, быстро, слившись с колыханием теней на полу. Граф лишь успел скосить на нее глаза — а потом челюсти сомкнулись на его шее.
— Ты, твоя жена и все дети твои, — мерно договорил Князь.
Вторая собака будто ждала этого. Она прыгнула и подмяла под собой мальчишку.
— За что? — успела крикнуть жена. — За что?!
Князь развернулся и пошел обратно.
В коридоре он остановился. Подождал, пока стихнет шум в зале, пока сзади простучали шаги и тихий голос вкрадчиво осведомился:
— Какие будут указания, милорд?
— Назначьте временного управляющего, пошлите гонца и разберитесь с запасами еды, Шмальке. И отправляемся дальше.
— Но люди устали, милорд…
— Вы что-то сказали, Шмальке?
— Слушаюсь, милорд, — склонил голову человек в черном камзоле.
Из залы, облизываясь и утирая лапами носы, вышли собаки. Беззвучно сели за спиной Князя справа и слева, словно и не собаки, а его собственные тени от двух факелов.
Через час все было кончено.
Вытирая губы салфеткой, Князь вышел из ратуши. И сразу же почувствовал, что что-то не так.
Оглянулся — и вздрогнул. Собак не было. Ни вечно следовавшей справа Нежности, ни всегда бесшумно скользившей слева Ласки. Зато в воздухе было что-то такое…