Psychica

Вилков Алексей

– По-твоему, я тот самый хороший человек? – удивился Максим. – Вот так новость.

– Не санитарам же оставлять? Закрыли тему, лады? – говорил Фомин заплетающимся языком, натягивая лужковскую кепку.

Он выглядел как сдувшийся шарик, будто таскал кирпичи, изображая трезвого грузчика, а полулунные синяки под глазами выдавали хронический недосып.

Максим уже неделю не мог, как следует, выспаться. Горстями глотал просроченный феназепам и пытался замереть в одном положении, поджав под себя колени, но становилось невыносимо жарко. Затекшая спина чесалась кожной шелухой и салом, отчего приходилось вставать и вытираться полотенцем.

Максим завидовал Димке. Тот дрыхнул,

как сурок, и даже из семидесяти оружейных залпов не разбудить прохвоста. Вечный засоня тусит в угарных гулянках, а на подстанцию является отсыпаться, ходит как сонная муха и ни хрена не делает: не в состоянии ни ампулу разбить, ни шприц набрать, не говоря о том, чтобы правильно вколоть иглу. Устроился на оклад и почивает на лаврах, но никто пока жалобы не писал, посему наглел Димка без зазрения совести.

– Бывай, – промямлил Фомин и ушел, уткнувшись в мобильник.

Маликов кивнул и поправил подушку. Скрипнула дверь. В ординаторскую вошла Лариса, свежая и радушная, пахнущая ароматом магнолии и брусники.

Максим всколыхнулся, стряхнул с себя крошки и поправил взбившиеся в ком волосы. Лариса улыбнулась и поцеловала его в щеку, позволив себе наклониться, прежде чем он успел встать.

– Привет! Давно не виделись. Ты в седьмой бригаде сегодня?

– Как обычно, – прозвучала Лариса, разглядывая в зеркале макияж.

Выглядела она слишком молодо и слишком легкомысленно: среднего роста, с туфлями на высокой платформе, подтянутая и спортивная. По выходным она занималась гимнастикой и бегала трусцой в парке «Лосиный остров». Она без забот управлялась со служебными обязанностями, будто работа вовсе не в тягость, а как развлечение или приятное хобби. Максим жадно крал ее оптимизм. Ее по праву считали самой лучезарной девушкой подстанции. К ней стекались остальные сотрудницы, чтобы подзарядиться энергией как от солнечной батареи. Лариса была солнышком, но солнышком капризным и местами весьма обжигающим.

– А я скоро ухожу в отпуск, – похвасталась она, застегивая халат. – Надоело дышать выхлопными газами. Хочется перемен. Думаю, как бы отдохнуть с пользой. Не подкинешь вариантов?

– В отпуск? – не понял намека Максим. – Мы же договаривались написать заявление вместе. Ты обманула меня?

– А что такого?

– Мы же хотели вдвоем махнуть куда-нибудь.

– Когда? – раздражалась Лариса. – Я ждала тебя целый год. Верила, что ты адекватный, но вместо отпуска ты выклянчил дополнительные смены и отказался от выходных. Отпуск! Я прожду лет пять, когда ты соизволишь что-нибудь предпринять. Если я сейчас не уйду, то придется ждать полгода, а зимой, знаешь ли, не очень прикольно топать в сапогах по ледяным улицам и сугробам. Ты никогда не входил в мое положение, а я устала входить в твое. В общем, как знаешь, а я уезжаю. Мы собрались с девчонками на юг. Я скину тебе фотографии. Обзавидуешься.

– Так нельзя. Когда мы последний раз были вместе?

– Я забыла.

– Приходи сегодня ко мне?

– Хочешь вспомнить молодость?

– А что?! Домой ты приезжать отказываешься. Ты до сих пор дуешься?

– Определись, что тебе нужно! Жена? Ребенок? Я чувствую, что тебя к ним тянет, и ты никак не откажешься от соблазна, что в состоянии их вернуть. Мне надоело быть твоей прислугой и грелкой. Надоело ублажать тебя, когда ты в дурном настроении, когда тебе невтерпеж. Я хочу нормального, уважительного отношения и гарантий. В конце концов, мне не семнадцать лет. Я хочу семью, а что ты можешь предложить? Койку и стакан портвейна?

Волна возмущения наполнила легкие. Почему она не понимает, что прошло слишком мало времени, что он пока не готов, а она бросает

его в самый неподходящий момент. Это предательство! Сейчас бы высказать ей в лицо наболевшее, но Максим привык сдерживать внутри самые важные переживания. Думал он лучше, чем говорил.

– Сейчас, сейчас. Дай-ка сосредоточиться? Давно собирался тебе сказать…

– Ну, подумай, подумай снова полгода, год. Извини, мне пора! Оревуар, дружок! – Лариса развернулась и громко хлопнула дверью. Максим выдохнул и открыл холодильник, обнаружив припасенную Фоминым заначку: кефир и копченая колбаса. Чтобы заесть боль, он устроил сабантуй, опустошив чужие закрама. Кефир оказался прокисшим, а колбаса отвратительно пахла, но на вкус оставалась годной.

Полдня Максим прибывал в сокрушительном трансе. За смену он спас трех стариков от инфаркта и гипертонического криза, двоих оставил на домашнем лечении, а третьего доставил в Боткинскую. Не обошлось и без ложных выездов, почему-то очень забавлявших Симыча. Матерясь, он рассказывал бравые истории, как в молодости с друзьями катался на колхозных грузовиках и воровал капусту с полей. После он ругал власти за рост цен на бензин, будто лично оплачивал свою тарантайку.

Испорченный кефир проявился ровно в полдень, когда удалось часок покимарить. Пять раз Максим упражнялся в тараканьих бегах до уборной, переводя туалетную бумагу. Врачи сочувствовали и предлагали залезть в аптечку. Лариса не показывалась, а Максим успел отвлечься от нее, борясь с медвежьей болезнью. Он проклинал Фомина, собираясь отомстить, подсыпав слабительного в кофе.

К вечеру Максим чувствовал себя сносно, шутил и хрустел печеньем, запивая колой.

– Не повезло, – корчились от смеха коллеги, – раз в год с каждым случается.

– Хорошо, что не в дороге. Там бы – труба.

– Ага, – неохотно соглашался Максим. – Прочистился без клизмы – полезно. Собственным нутром вышло. Только пью, никак не напьюсь.

– А если у тебя холера? – предположил плешивый медбрат в желтой жилетке с белым крестом на спине. – Накануне санэпиднадзор предупредил о завозе бацилл из Туркменистана. Двух азиатов упекли в инфекционку.

– Я по рынкам не хожу.

– И правильно, а то наложат карантин, а нас поместят в обсервацию. У нас же тут полный общак, а руки не моем.

– Мой – не мой, какая разница?! – выдавил коренастый фельдшер, отвлекшись от разгадывания кроссворда. – При нашей антисанитарии мы собрали полную коллекцию возбудителей. У нас толерантность ого-го! Ни одна зараза не возьмет. Проверено! Я иной раз специально на себе незамысловатые эксперименты ставлю – съем что-нибудь не то, выпью сырой воды, куплю шаурму черную-черную, подгорелую, с корейской морковкой, и все это употребляю, запивая молоком. И пока ни одного случая заражения. Ни одного! – гордо добавил он и вернулся к головоломке.

– А ты чем траванулся?

– Фомин скисшим кефиром напоил.

– Ого! На такой жаре микробы лихо размножаются. Пакет простоял на подоконнике.

– Гад! Что же ты раньше молчал?

– Так я думал, вылили это дерьмо.

– Не успели, – с досадой произнес Максим, пытаясь расслабиться.

Когда кишечник притих, Максим уже катался по вызовам. Димка непривычно молчал и грыз ногти, а Семыч проклинал пенсионную реформу и льготное кредитование, почему-то рассуждая об ипотеке, которая никому из них не светила. Максим уверовал Симыча, что у него и так с жильем порядок, разве что Димке есть смысл напрячься, но тот хмурился, и когда обглодал ноготь на большом пальце, спросил, есть ли особые условия для молодых трутней, на что получил невразумительный ответ про накопительный капитал и сомнительные перспективы.