Птенец
Шрифт:
— Есть к нам замечания?
Иван сморщил лоб, погримасничал. И сказал:
— А как же.
— Мы вас слушаем.
— Из бассейна насильно не выпускали. Могло плохо кончиться. Чуть инвалидом не стал.
— Врушка.
— Кроме того, психологическая неувязка. Вы обе не Бабы Яги, и клиенту, когда он безо всего, — мука мученическая.
Они прыснули, и Даша сказала:
— Это не к нам.
— Девушки, — осмелел Иван, почувствовав, что его сейчас уведут, — будьте любезны, намекните, где я, в какой республике?
— В экспериментальном профилактории.
— Шефы есть? Или частная лавочка?
— Это все, что мы могли вам сказать.
— Но милые, раскрасавицы, — Иван понизил голос до шепота, — произошла ошибка. Это не мой уровень.
— Мы знаем, — сказала Нина. — Вы готовы? Даша
— Жаль расставаться.
— А мы еще увидимся.
— Правда?
Когда шли по аллее к дому Акулины, Ржагин поинтересовался:
— Скажите, Даша. Вы ведь скромная честная девушка?
Она засмущалась и промолчала.
— А приударить за вами — не противоречит уставу?
Даша вздохнула:
— Пожалуйста.
— Я не ослышался?
— Нет.
— Если я к вам сейчас нахально целоваться полезу, вы мне и в лоб не дадите?
— Не дам. Мы пришли. Всего доброго. До семи вечера я в оздоровительном пункте, а после семи меня можно найти в домике номер три, справа возле церкви, или на веранде, где у нас танцы.
— Заметано.
Иван полюбовался, как она уходит походкой манекенщицы, и, наступив на ступеньку, позвонил.
— Ну вот. Совсем другое дело, — одобрила Лина, рассматривая Ржагина. — Молодцы, девочки, постарались. Прошу.
Проводила его в кабинет-столовую, усадила за широкий основательный стол под могучим фикусом и ушла, кликнув:
— Зиночка, обслужи, пожалуйста.
И хотя Иван уговаривал себя, что пора перестать удивляться (ведь примут за дремучего провинциала), тем не менее, пока не появилась Зиночка, осторожно покручивался на стуле, разглядывая мебель, зеркала, разные диковинные украшения, светильники и картины на стенах.
Зина принесла на подносе закуски и запотевший графин с водкой.
— Приятного аппетита, — сказала медовым голосом.
Это была румяная сибирская красавица с косой до полу, в платье цвета бордо и кружевном белоснежном переднике, столь плотно облегающем бедра, что походка ее делалась семенящей, мелкой. Оглядев закуски — холодный поросенок с хреном, севрюга прозрачными ломтиками, помидорчики и огурчики малосольные и свежие — Иван смело наполнил до краев рюмку и, крикнув в пустоту: «Девочки, за ваших львят!» — выпил. На часах без пяти минут шесть, и он решил, что будет и обедать и ужинать одновременно. Откуда-то Зина наблюдала за ним, или такое сверхъестественное у нее выработалось чутье, но она появлялась немедленно, как только в ней оказывалась нужда. Ставила что-нибудь новенькое, убирала лишнее и, не расставаясь с улыбкой, ненадолго исчезала. Разговаривал Иван с нею нарочито отрывисто, сухо, играя непривычную и новую для себя роль туза-ревизора — да, можно унести, хорошо, оставьте, еще рюмку, да, неполную, все, спасибо, идите — однако фамильярностей себе не позволял, и этого, похоже, ей было достаточно, чтобы оставаться с клиентом по-прежнему приветливо-ровной.
Закуски сменил восхитительный суп с кочанчиками капусты размером с голубиное яйцо. Пропустил еще стопочку, сгрыз, облизываясь, жирную жареную птицу, фаршированную фруктами, еще пропустил, потом мороженое с земляникой, от персикового компота отказался, предпочтя ароматный, превосходно заваренный кофе.
Поблагодарив Зиночку, выкурил сигарету и, подстегнув самого себя: «Ну что ж. Пора и честь знать», — попробовал приподняться. Его шатнуло — ухватившись за плотный лист фикуса, едва кадку не опрокинул. Зина скинула передник и поспешила на выручку. Появилась и Акулина, советуя не торопиться и расхваливая его аппетит. Иван, хорохорясь, помощи не принял, пьяненько бубнил: «Мы не нищие. Мы и заплатить не прочь, если что», однако ноги его не слушались, заплетались, и Зина, решительно закинув его руку себе на плечо, повела — из кабинета, с крыльца, в другую избу, в опочивальню.
По пути, сжевывая окончания слов, Ржагин пытался говорить девушке комплименты, называя ее то Зиной, то Дашей, то Акулиной-ты-мой-свет, допытывался, сколько задолжал за обед и не набавят ли ему теперь срок — Зиночка не отвечала, она практически несла его, долговязого, на себе.
Добрели.
Девушка прислонила его у широкой кровати и с трудом раздела.
— Куда... головой?
— Как вам нравится, — и, помолчав, растерянно спросила, не понадобится ли ему, пока он будет спать.
Ржагин медленно поднял
— За фигом?
— Что вы сказали?
Иван покачивался и молчал. Не дождавшись ответа, она вздернула плечиком и, перебросив косу на грудь, ушла.
— И-их, пропадай моя телега, все четыре колеса, — и с размаху, мимо подушек, он плюхнулся ничком на кровать...
Часа через два, пробудившись, он приподнялся, протирая глаза, и сел.
Выпил стакан сока.
— Где я?
Закурил, и на покое, пока никто не тревожит, не тормошит, решил пофантазировать.
Ему мелькнуло вот что. Сразу две версии.
По первой выходило, что сие роскошество слепил и организовал талантливый, сильный, выдающийся пройдоха. Шулер, умница и эстет, с особым нюхом на то, что плохо лежит или валяется без призору, с массой нерастраченных сил, ловкий и осторожный — вор, но благородной помеси, знающий, как мы потенциально неслыханно богаты и как бездумно, варварски расточительны. Умудренный опытом, со сложной биографией, прикрывшись какой-нибудь удобной невзрачной должностью, скажем, начальник железнодорожной станции, решил чем-нибудь этаким, из ряда вон, оправдать свое дотоле бессмысленное существование. И, сколотив левым путем первоначальный капитал (на крупной железнодорожной станции это несложно), приступил к осуществлению дерзкого и грандиозного проекта. На базе никому не нужного, заброшенного, разрушенного монастыря. Заручился согласием двух-трех отчаянных помощников, тоже из бывших, которые подумывали завязать, приблизил, снабдил должностями, выплачивая к зарплате приличную надбавку, и потихоньку начал разворачиваться. Украсив естественный вал по верхам колючей проволокой, обеспечил надежную охрану, и в первый год, наверное, занялся садом. Высадил фруктовые деревья, развел плантации овощей, разбил цветники. И вскоре, пользуясь деньгами и связями, с помощью наемных шоферов, продавщиц и пр., утроил, удесятерил капитал. Рентабельность и расширенное воспроизводство, дисциплина и самодисциплина, строжайшая подотчетность и щедрая плата со спецнадбавкой за молчание — все есть, основа заложена, и он приглашает еще не вымерших умельцев, мастеров по дереву, чтобы выстроить свой Город. Где взять материалы? А на станции, все на станции, чего только мимо не везут. И отчего не взять на доброе дело, когда недостачу принято списывать? Краны, бульдозеры, трактора работают столько, сколько нужно, разве что быстрее и лучше, качественнее, если крановщику или бульдозеристу платишь так, что у него глаза на лоб лезут...
До сих пор все у Ржагина шло вроде бы гладко. А дальше заминка. Тупик.
Положим, построил, покрасил, вылизал, начинил избушки на курьих ножках чудесной мебелью. Положим, провел отопление, газ, воду, все канализировал. А зачем? С какой целью? На кой дьявол одному столько? Сделать, доказать и — хлопнув дверью, уйти? Дичь. Экзистенциалист какой-то. Странный романтик с большой дороги... И — обслуга. Вон ее сколько. Да не простой, а вышколенной по образцам нереальным, книжным. Электрокардиограмму снимет, массаж сделает, бесплатно накормит и спать уложит. Да, девушки всех мер. Но ведь их еще и содержать надо, одевать, стричь, завивать и губки подкрашивать. И наверное же, зарплату платить — не задарма же Даша до семи вечера в оздоровительном пункте... Допустим, натуральное хозяйство, допустим. Мясо, яйца, молочные продукты, фрукты, овощи — все домашнее. Это несложно. А ткани? А новомодные бикини, косыночки, туфельки на щеголихах? Такого и в столице днем с огнем. А сложнейшие электроприборы?.. Непонятно... Неужто чистая идея? Важен процесс? Не цель, а движение к цели? Неужто искусство для искусства?.. И заезжий мальчик, наглотавшийся паровозной гари, понадобился исключительно для развлечения, дабы простым присутствием своим скрасить забубенное, шикарное, однако унылое существование обслуги?.. Чепуха получается... Хозяйство столь мощное, что потихоньку, тайно, вдали от шума городского ему долго не протянуть. Это ж надо как-то обойти местные власти, райком, обком, умаслить БХСС, добиться, чтобы бедное население округи хотя бы из зависти не растрезвонило на весь Союз... Нет, невозможно поверить. Невозможно поверить, что столь могущественный человек, почти на правах самодеятельности создавший такое чудо, живет себе в безвестности и бесславье где-то под Пермью, цел и невредим...