Птица не упадет
Шрифт:
Расположившись в кресле с высокомерной грацией отдыхающего леопарда, тот отхлебнул, одобрительно кивнул и снова осмотрел комнату. Не спеша оценил картины и иные дорогие предметы, украшавшие кабинет. Следующий вопрос он задал равнодушно, без особого интереса:
— Как, вы сказали, вас зовут?
Марк сделал шаг в сторону, чтобы ничто не загораживало лицо Дирка, и, отвечая, внимательно наблюдал за этим лицом.
— Андерс. Марк Андерс.
В первую секунду имя не произвело никакого эффекта, но затем лицо Дирка преобразилось.
Марк почувствовал, что страх охватывает
Когда он был мальчиком, старик поймал в стальной капкан леопарда, убивавшего скот, и, когда они наутро подошли к этому месту, леопард бросился на них; цепь остановила его в трех шагах от Марка, и глаза зверя оказались почти на одном уровне с его глазами. Марк так и не смог забыть ненависть, горевшую в том взгляде.
Теперь он увидел то же выражение, такое грозное и невыразимо злобное, что невольно сделал шаг назад.
Длилось это одно мгновение, и тем не менее лицо Дирка словно полностью переменилось: из необыкновенно прекрасного стало невероятно уродливым, потом снова прекрасным — и все это за время, необходимое для одного вдоха.
Когда Дирк заговорил, голос его звучал сдержанно и спокойно, глаза и лицо выражали вежливое равнодушие.
— Андерс. Я уже слышал эту фамилию.
Он немного подумал, словно рылся в памяти, потом отбросил найденное, как нечто не имеющее значения, и его внимание снова вернулось к картинам Томаса Бейнса над камином; но за это мгновение Марк с полной уверенностью установил, что смутные, неопределенные подозрения, которые он питал так долго, основаны на суровом холодном факте. Он наконец уверился, что случилась беда, что потеря Андерсленда, смерть деда, его погребение в безымянной могиле, как и люди, охотившиеся на него под Ледибургом и в глуши у Ворот Чаки, — звенья определенного плана, плана, созданного этим человеком.
Он знал, что установил противника, но загнать его в угол и отомстить ему, возможно, не по плечу. Сила и власть противника казались неиссякаемыми.
Не доверяя своим способностям скрывать мысли, Марк отвернулся, чтобы выровнять стопку документов на столе генерала; новый взгляд на врага мог выдать его.
Он и так уже опасно раскрылся, но лишь по необходимости: нельзя было упустить эту посланную небом возможность; раскрывшись, он вынудил врага сделать то же, выйти из тени, и мог считать себя победителем в этом обмене.
Было и другое, что делало его поведение менее самоубийственным. Если раньше он был одинок и не имел друзей, теперь одна только близость к Шону Кортни защищает его.
Если бы им удалось убить его той ночью под Ледибургом или у Ворот Чаки, это была бы никому не интересная смерть безымянного бродяги; теперь его смерть или исчезновение сразу привлекут внимание генерала Кортни, а Марк сомневался, что даже Дирк Кортни решится на такой риск.
Марк быстро поднял голову — Дирк Кортни снова смотрел на него, но теперь лицо у него было равнодушное, а взгляд осторожный. Он заговорил было, но осекся: оба услышали тяжелые шаги в коридоре и выжидательно повернулись к распахнутой двери.
Шон Кортни, казалось, заполнил весь проем; его большая косматая голова почти касалась притолоки, плечи были широкие, как перекладина
Они молча смотрели друг на друга; Марк стал зрителем, интуитивно распознавая игру чувств, пробуждение памяти о старых бедах и останки любви отца к сына и сына к отцу, которые так долго были погребены под спудом и вот теперь явились на свет Божий, точно отвратительный гниющий труп, более ужасный, чем то, что когда-то жило, полное сил.
— Здравствуй, папа, — первым заговорил Дирк, и при звуках его голоса плечи Шона поникли, а гнев в глазах уступил место печали, сожалению о том, что навсегда утрачено. Его вопрос прозвучал как вздох:
— Зачем ты пришел?
— Мы можем поговорить наедине, без посторонних?
Марк вышел из-за стола и направился к выходу, но Шон остановил его, положив руку на плечо.
— Здесь нет посторонних. Останься, Марк.
Марку никто никогда не говорил ничего более доброго и ласкового, и он понял, что ни к одному человеку в жизни не испытывал такого чувства, как к генералу.
Дирк Кортни пожал плечами и впервые улыбнулся — легкой насмешливой улыбкой.
— Ты всегда был очень доверчив, отец.
Шон кивнул, идя к креслу за столом.
— Да, кому и знать, как не тебе.
Улыбка Дирка погасла.
— Я пришел в надежде на то, что мы сможем все забыть, сможем простить друг друга.
— Простить? — спросил Шон, быстро поднимая голову. — Ты хочешь меня простить? За что?
— Ты вырастил меня, отец. Я то, что ты из меня сделал…
Шон покачал головой, не соглашаясь, и уже собрался заговорить, но Дирк остановил его.
— Ты считаешь, что я причинил тебе зло, но я знаю, что это ты причинил зло мне.
Шон нахмурился.
— Ты говоришь обиняками. Переходи к делу. Что привело тебя в этот дом без приглашения?
— Я твой сын. Наша разъединенность противна природе. — Дирк говорил красноречиво, убедительно, приближаясь к массивной фигуре за столом, он просительно протягивал руки. — Я считаю, что у меня есть право на твое снисхождение… — Он замолчал и оглянулся на Марка. — Черт побери, я не могу говорить в присутствии зевак!
Шон заколебался. Он уже готов был попросить Марка выйти, но вспомнил обещание, данное Руфи несколько минут назад. «Не позволяй ему даже на мгновение оставаться с тобой наедине, Шон. Обещай, что Марк все время будет рядом. Я не доверяю Дирку, совсем не доверяю».
— Нет, — покачал головой Шон. — Если хочешь что-то сказать, давай покончим с этим. Если нет, уходи. Оставь нас в покое.
— Хорошо, больше никаких сантиментов, — кивнул Дирк и сразу оставил роль просителя. Он повернулся и, сунув руки в карманы пальто, начал расхаживать по кабинету. — Поговорим о деле и покончим с этим. Сейчас ты видеть меня не можешь, но когда мы поработаем вместе, когда станем партнерами в самом смелом и головокружительном предприятии, какое знала эта земля, мы поговорим о чувствах снова.