Птица-Радость. Рассказы о голубиной охоте.

Гроссман Марк Соломонович

Собственно говоря, не очень-то совместно. Мальчишки диктовали свои условия, а я принимал их.

Вот что это были за условия.

Мы повременим и, когда дождь пойдёт сильнее, когда он, может быть, превратится в ливень, выпустим голубей на дальнем конце города. Каждый выбросит по паре своих птиц.

В такой туман не видно никаких примет местности, голуби должны полагаться только на своё «чувство дома». Выигравшим считается тот, чья пара — обязательно пара! — придёт первой. Все остальные отдают своих голубей

счастливцу. Сбор и предъявление птиц — у балкона.

Я осторожно полюбопытствовал:

— А если я выиграю?

Мальчишки от души рассмеялись.

Мы высадились на конечной остановке трамвая в ту пору, когда дождь разошёлся вовсю.

У меня в чемоданчике были Паша и Маша.

Дождь лил как из бадьи, и не было никакой надежды, что голуби пойдут в такую погоду. Но никто из нас не просил пощады, и, значит, надо было выполнять решение.

Мы выкинули в воздух двенадцать пар. В воздух — это не совсем точно. Мы выкинули их в бушующие потоки воды, между которыми лишь прослойками метался воздух.

Около двух десятков голубей немедленно повалились на крыши, полезли за трубы и в чердаки, ища спасения от ливня. Пять или шесть голубей поднялись на крыло.

Одна из птиц — чёрная, с белыми крыльями — ушла было вверх, но её окатило водой, и она бросилась вниз, на подоконник пятого этажа.

— Куда твоему, Лёшка, — сказал, ухмыляясь, Аркаша Ветошкин, — не терпит морской погодки! Мой-то вон гребёт!

Голубь Аркашки действительно «грёб» крыльями. Он медленно тащился вперёд, пытаясь пробиться на юг, к дому сквозь потоки воды.

Среди поднявшихся голубей были Паша и Маша. Я немного свысока посмотрел на ребят.

Тогда самый маленький мальчишка задрал голову, засунул руки в карманы штанов и, посмеиваясь, сказал:

— А мы ещё поглядим! Может, твои ещё сядут где да и не придут совсем. А наши посидят и придут.

Против этого возражать было трудно.

Вернувшись домой, я заглянул в голубятню. Паши и Маши там не было.

Ребята не шли в квартиру, а дежурили у меня под балконом, чтобы не прозевать голубей. Все смотрели на север, откуда должны были появиться птицы.

Голубей не было.

Тогда маленький мальчишка снова выступил вперёд и сказал:

— Твоих тоже нет. Значит, они не лучше наших.

Это уже было отступление. Ребята, высокомерно именовавшие моих голубей курицами и бродягами, теперь ставили их на одну доску со своими птицами, которым «и цены-то нет».

Однако я не принял белого флага. Я сказал:

— Подождём, юнги. Кажется, кто-то летит.

Но никто не летел. Туман опускался всё ниже и ниже, заволакивая весь наш район клубами сизого пара, а дождь и вовсе не думал униматься.

Мальчишки раньше меня заметили приближение голубя. Он будто вывалился из тумана, сильными тяжёлыми взмахами крыльев пробивая себе дорогу. В ста метрах от дома голубь резко пошёл вниз. Ребята молчали.

Паша плюхнулся на конёк голубятни, поджал ноги и закрыл глаза. Он смертельно устал. С него текла вода,

перья стояли торчком, и весь он был похож на жалкую, маленькую мокрую курицу. Но мне в эти секунды он, честное слово, показался красавцем!

Подумать только: непреодолимое чувство звало его к дому, властно вело вперёд через дождь и туман к родной голубятне. И он пробился через всё, он пришёл.

Совсем стемнело, когда явилась Маша.

— Ну, вот что, старые морские волки, — сказал я. — Если ваши голуби прилетят ночью, я разрешаю их тащить ко мне немедленно.

И с победным видом я покинул балкон.

Весь следующий день мальчишки носили ко мне голубей. Было принесено девятнадцать птиц. Три голубя потерялись в пути.

Вечером я велел одному из ребят позвать всех участников спора. Я сказал им:

— Ребята! Мне нечем кормить ваших голубей. На такую прорву у меня не запасено пшеницы. А покупать — капитала не хватит. Забирайте их себе.

Тут я не удержался, и с моего языка слетел вопрос, который мог испортить всё дело:

— Так чьи голуби, ребята, всё-таки лучше?

Но «старые морские волки», потрясённые небывалым благородством победителя, не задумываясь, закричали во всё горло:

— Паша и Маша, дядь!

В Заполярье

Что это была за ночь! Кажется, всякие ночи бывали в моей жизни, но такой, как в этот раз, честное слово, мне ещё не доводилось видеть.

Я шёл с одного из полуостровов в глубь материка и почти не верил, что приду куда следует. Ветер выл, орал, хлестал снегом в лицо, и где-то рядом охал, обрушиваясь на скалы, Ледовитый океан.

На всём огромном каменном плато полуострова нельзя было найти местечка, где бы не свирепствовала пурга.

Стояла полярная ночь, снег и ветер были хозяевами на скалах побережья. С такими хозяевами лучше не иметь дела!

Не надо бы ходить в ночное время по этим местам, да делать было нечего: приказ есть приказ, — и я пошёл. Пограничники дали мне лыжи, но уже через несколько сот метров я снял их: на лыжах плохо чувствуешь дорогу.

Шёл я, закрыв глаза, — всё равно ничего не было видно! — и постукивал лыжной палкой о землю, стараясь не сойти с твёрдого грунта дороги.

Мне надо было пройти километров пятнадцать. Я шёл и шёл. И вот полезла в голову всякая чертовщина. Вспомнилось о путниках, бродивших сутками вокруг места, из которого они вышли, и застывших на снегу в десяти метрах от дома.

Друзья перед походом советовали мне держаться волны, и я брёл, до боли в ушах прислушиваясь к рёву морского прибоя.

На шестом часу пути мной стала овладевать сонливость. Захотелось лечь на снег и отдохнуть. Совсем плохой признак!