Птица-Радость. Рассказы о голубиной охоте.
Шрифт:
Мы все весело посмеялись нехитрым шуткам Сергея Романовича. Однако я понимал, что за этой шутливостью скрываются серьёзные чувства и мысли много повидавшего на своём пути человека.
Потом мы беседовали о семьях, о детях, обменялись адресами, и я вышел в свистящую чёрную ночь, унося в сердце тепло, которое излучали вокруг себя эти милые и добрые люди.
До свидания, Сергей Романович и Федосья Павловна! До свиданья, голуби!
Застёжка-молния
Нет,
Ну, ладно. Если покопаться хорошенько в памяти, можно что-нибудь вспомнить.
А что всё-таки рассказать?..
Думал я, думал — ничего не придумал.
Звонок в прихожей.
Ну конечно, они, мои морские волки! Ага, новичок с ними? Ну, попадёт мне на орехи сегодня!
Тяну время — с новичком знакомлюсь. Кто? Откуда? Витька Голендухин? Очень хорошо. В восьмом классе? Очень хорошо. Пять пар голубей. Очень неплохо. Послушать пришёл? Очень... Вот это — не очень хорошо. Рассказывать-то мне нечего.
Новичок немножко волнуется. Первый раз в гостях — всегда не очень уютно. Открывает и закрывает новичок застёжку-молнию на своей рубашке.
И вдруг мне в голову приходит счастливая мысль!
— Так вот, юнги, жил-был на свете один голубишка, Тимохой звали. И родители у него были приличные голуби, и деды его, и прадеды — все жили как следует и всё, что им положено, выполняли. А Тимоха был недоумок и лентяй, каких свет не видывал.
Полетают птицы, сядут на голубятню и сразу за пёрышки принимаются: чистят их, гладят, жиром смазывают. Только Тимоха ничего не делает: разляжется на железной крыше, бока на солнышке греет.
Повздорят голуби, подерутся, растреплют перья и опять час, а то и два приглаживаются, приводят себя в порядок. Один Тимоха лодырничает.
И вот — мало ли, много ли времени прошло — стал Тимоха не голубь, а ёж: перья во все стороны торчат, опахала на них порваны, ворсинки спутаны.
Раз сидели птицы на крыше — отдыхали. Старые голуби и стали на своём голубином языке Тимохе говорить:
«Смотри, парень, как бы греха с тобой не случилось. Не ровён час, беда нагрянет».
Отмахивается Тимоха от стариков:
«Я сильный, я на своих крыльях от любой беды уйду».
И сказать не успел — вдруг засвистело над крышей: вот она — беда!
Голуби — на крылья и врассыпную кто куда! Вмиг ни одного не стало.
Промчался над крышей серпокрылый сокол-сапсан и тоже исчез. А где пролетел, там в воздухе след остался: пух да поломанные, рваные перья...
Опасность прошла — опять на той же крыше собрались голуби. А одного нет: Тимохи. И куда делся, так никто и не видел.
Вот какая история, юнги...
Сидят мои морские волки, переглядываются.
Чёрт знает что такое! Вместо истории какую-то сказочку подсунули! Несолидно получается.
Пашка Ким говорит:
— Это вы всё, наверно, выдумали,
Тьфу ты, куда повернуло!
— Какой там солёной водой?
— Соль кладём в воду, чтоб всё было как в море.
Махнул я рукой:
— Не сказка это, ребята. И вовсе тут никакой морали для вас нет. А ответьте мне лучше на два вопроса. Первый: почему Тимоха на обед соколу попал? Второй: чем это перо, — я взял маховое перо со стола, — на Витькину «молнию» похоже? Кто скажет?
Морские волки наморщили лбы, переглянулись.
Молчат.
Витька Голендухин руку первый поднял:
— Разрешите?
— Давай, давай, какое тебе разрешение!
— Перья у Тимохи не в порядке были. Это — первое. А второе — лодырь Тимоха.
— Ну, не очень-то будешь лодырем, когда тобой пообедать хотят!
— Тогда не знаю.
— А ты, Паша?
— На «молнию» перо не похоже. Это тоже сказочка. А Тимоха — лодырь, ясное дело.
— Ну, вот что, юнги, садитесь-ка поближе. Сам объясню. Сначала на второй вопрос ответ. Вот — маховое перо. Посерёдке — стержень. Пустой. Раз пустой, значит, лёгкий. От него опахало идёт — ворсинки друг с дружкой соединены. Насовсем соединены или не насовсем?
Самый маленький — Аркашка Ветошкин — закричал, чтобы не опередили:
— Насовсем!
— Не насовсем, — возразил Пашка. — Если б насовсем — не разъединялись бы.
Пашка взял перо и разъединил ворсинки в трёх местах.
Я пригладил перо. Вернул его Пашке:
— Куда разрывы делись?
Перо снова гладкое, сплошное. Исчезли разрывы.
— Конечно, вы не раз это видели. Разрывы ворсинок у голубей — частое дело. А вот как поврежденья исчезают, вряд ли кто из вас заметил. Тут-то и заключается самое главное. Ведь как это происходит? Голубь ворсинки на пере растрепал, — смотришь, прошёлся клювом по перу — и нет разрыва. Отчего это? Ну, вот хоть ты, Виктор. Как ты думаешь?
Витька молчит, косится на Пашку: «Друг ещё! Подсказать не можешь! Не урок ведь!»
А Пашка делает вид, что не замечает этого взгляда. Подсказать надо, а что подсказать? Сам не знает.
— Ну ладно, давайте с другой стороны зайдём. Что случится, если опахало пера будет насовсем сплошным? Кто ответит?
Витька объяснил с полным знанием дела:
— Птица во всякую погоду летает. Ветер бывает, буря или, скажем, град. Или голубь крылом зацепится за что-нибудь. Или подерётся с другим голубем. Разорвётся опахало — считай, всё перо уже ни к чему. Жди линьки, когда новое вырастет.
Я обрадовался:
— Очень верно, Виктор! Ну, а если б каждая ворсинка была сама по себе, не скреплялась с другой? Тогда что?
Витька немножко подумал и сказал:
— Тогда воздух будет проходить между ворсинками, и птица не сможет лететь: нет хорошей опоры.
— Видите, юнги, какая трудная задача стояла перед природой. И цельное опахало нельзя делать, и отдельные ворсинки не годятся. Как же решила природа эту задачу?
Я достал из стола лупу, дал ребятам:
— Посмотрите на перо.