Птица счастья
Шрифт:
Внезапно, словно избавляясь от чар, Кортни вырвалась из ласковых объятий и, ошеломленная, в смятении взглянула прямо в глаза Джерету. Он опешил: словно с небес его резко опустили на землю. Девушка прерывисто дышала, грудь ее высоко поднималась и стремительно опускалась вниз. Пытаясь справиться с растерянностью и преодолевая неловкость, она быстро произнесла:
— Я должна приготовить что-нибудь на обед.
— Помогите мне сначала дойти до кровати, — вновь попросил Джерет, и голос его, глухой и напряженный, выдал бушующий у него внутри ураган.
— Мне кажется...
—
Кортни вздрогнула. Что принесет ей такое обещание — облегчение или разочарование? В глубине сердца она понимала, что быть в его объятиях так желанно и естественно для нее, как если бы уже много раз эти руки прикасались к ней, а дрогнувший голос и глубокий взгляд потемневших глаз говорили о желании.
Но вновь, остановленная непонятным страхом, она заглушила в себе чувственные порывы. Еще раньше, до этого невероятного поцелуя, прикосновения Джерета Кэлхоуна были для нее настоящим испытанием, приводя в волнение и замешательство. Но сейчас жар, исходивший от него, опалял Кортни, словно она приблизилась к раскаленному вулкану, вызывая в ней бурю ответных чувств, которые хотя и были еще невидимы, но уже стремительно рвались наружу.
Кортни взяла себя в руки, успокоила дыхание и, обхватив Джерета за пояс, повела к кровати.
— А как это вы сами перешли всю комнату? — спросила она.
— Да как-то ухитрился. — Его губы почти касались затылка Кортни. — Малыш, а как это вы умудрились заиметь сына? Это я совсем не могу понять. Нет, что-то, конечно, могу. Но не до конца. Правда, целовались вы чертовски здорово. Даже больше, чем здорово.
— Мистер Кэлхоун, может, вы прекратите обсуждать поцелуи?
— Ох, Малыш, а все-таки вы — ханжа.
— А вы... вы грязный, распущенный, толстокожий дурак! — отпарировала Кортни, желая как-то защитить себя. Но голос выдал се: в нем не было злости, а легкомысленность тона смягчила оскорбления.
Джерет ухмыльнулся:
— Грязный, толстокожий... Вы способная ученица, Малыш. Пообщаетесь со мной дольше — научитесь ругаться как сапожник.
Его смех не был злым и также разрядил обстановку. Кортни на ум пришла расхожая фраза, что «тот, кто лает, не кусает». Очевидно, Джерет способен только «лаять». И толстокожий он только на словах. В его поцелуях не было жесткой требовательности, только нежность и ласка.
Наконец они добрались до кровати. Глубоко вздохнув, раненый опустился на нее и поморщился от боли:
— Черт! Как же ноет!
— Мне так жаль вас, — проговорила Кортни, увидев, что Джерет закрыл глаза и поморщился. — Сколько времени прошло с тех пор, когда вы принимали болеутоляющие таблетки?
— Час. Подожду еще немного, потом выпью еще одну. — Он притянул девушку к себе, но задел больную ногу и выругался.
— О дорогой, я не могу видеть, как ты страдаешь, — вырвалось у нее.
— Обними меня, Малыш, — тихо попросил Джерет. Кортни ласково обняла раненого, и он прижался головой к ее груди. Словно успокаивая, она поглаживала его по спине, ощущая сквозь одежду горячее дыхание.
— Как ты сладко пахнешь, какая ты мягкая, — приглушенно урчал его голос.
Вдруг
— Но ведь у вас ничего не болит, — возмущенно воскликнула Кортни.
— Действительно. — Джерет пытался выглядеть виноватым. Признание в его глазах выглядело так трогательно, что Кортни едва сдержала улыбку. Она взяла со стола бутылку с пивом и протянула больному. Джерет лукаво посмотрел на нее, показывая, чтобы Кортни подошла поближе.
— Что вам подать на обед? Сыр с пивом или перец к пиву?
— О мой обвинитель! Тебе бы сейчас с бубном стоять на углу улицы и читать богоугодные лекции.
— Мистер Кэлхоун!
— Тем не менее я съем это все. — Джерет закрыл глаза и откинулся на подушки.
Но Кортни не отступала:
— Мне безразлично, что вы едите листья и пьете болотную воду, но шипучка и острый перец — неподходящая еда для маленького мальчика!
— Маленький мальчик здоров, как лошадь.
— Пусть так, но ведь ему нужны витамины, — упорствовала Кортни. Она пыталась не думать сейчас о Джерете Кэлхоуне как о мужчине, распростертом в данную минуту перед ней на кровати.
— В хлебе, мясе, сыре есть витамины, — ответил Джерет. — К тому же Гай обедает в школе.
— Может быть, он у вас еще курит и жует табак?
Хозяин дома в недоумении пожал плечами:
— Пробовал жевать, но потом бросил.
Кортни глубоко вздохнула и поежилась, чем очень рассмешила Джерета.
— Успокойтесь, Малыш, даже я не жую табак. Гай попробовал один раз и обещал мне, что больше никогда не будет этого делать. Это был лишь мальчишеский эксперимент. Однако эти воспоминания заставили его покраснеть.
«Надо же, — подумала Кортни, — все-таки у этого человека есть чуточка совести».
— Тем не менее мясо и сыр — это не еда, — повторила она. — Меня удивляет, как это, существуя только на сыре и пиве, вы такой... — Кортни спохватилась, что в пылу спора едва не выпалила то мнение о его физическом совершенстве, которое даже мысленно не позволяла себе произнести. И где только была ее голова? Больше ему не удастся поймать ее на крючок. Щеки у нее пылали.
Джерет же развлекался вовсю, показывая своим видом, что терпеливо ждет продолжения:
— Ну же! Не оставляйте меня в догадках. Какой я?
— Что бы вы хотели съесть на обед, мистер Кэлхоун? — перешла на официальный тон девушка.
— Когда вы злитесь, вид у вас такой чопорный и строгий, — голос его вновь зазвучал так интимно, что сердце Кортни бешено застучало. — Ну, какой я? Только не увиливайте!
— О Боже, ну хорошо, — девушка поняла, что вряд ли у нее получится уйти от ответа: очень уж ловко Джерет Кэлхоун умел загонять ее в тупик в словесных перепалках. — Я удивлена потому, что постоянно принимая такую однообразную пищу, как пиво и сыр, вы выглядите очень сильным. — У нее вызывали раздражение ямочки на его щеках, постоянно появлявшиеся вместе с насмешками. Да еще этот самодовольный блеск его голубых глаз!