Птица солнца

Смит Уилбур

Мысли о Ланноне всегда вызывали у Хая печаль. Два года Хай был лишен радости видеть улыбку Ланнона, чувствовать его рукопожатие, и за этот срок боль утраты не притупилась, а стала еще сильнее. Он часами ждал, лишь бы увидеть старого друга, приставал ко всем, требуя в мельчайших подробностях описывать придворные празднества, на которые сам не был приглашен. В каждую годовщину рождения царя, а также в годовщину его восшествия на престол Хай сочинял сонет и с красивым подарком отправлял его во дворец. Подарок принимали, но сонет, насколько он знал, оставался непрочитанным.

Хай прервал печальные мысли

и посмотрел на свою возлюбленную. Дети окружили ее, молчаливые, большеглазые, внимательные. Четырехлетний Ганнибал, названный в честь своего знаменитого предка, забрался на колени к Танит и сосал палец, глядя ей в лицо.

Маска серьезности чуть приоткрыла настоящее лицо Танит: с детьми та сама стала похожа на ребенка, оживилась, голос стал возбужденным. Такой она еще больше нравилась Хаю, и он почувствовал, что сердце у него в груди разбухает. «Сколько еще ждать? И чего? Потребовались годы тщательно спланированных действий, чтобы завоевать ее доверие. Сколько же нужно, чтобы завоевать сердце? И на что тогда можно надеяться? Ведь она посвящена богине и не может принадлежать смертному мужчине».

Танит окончила рассказ, и дети с криками потребовали еще, одолевая ее просьбами, мольбами и подкупающими поцелуями, но Хай изобразил гнев и разбранил их, а они смеялись и хлопали в ладоши. Он позвал нянек; те пришли, и среди них высокая молчаливая женщина, в присутствии которой Хай всегда ощущал тревогу, когда она смотрела на него своими непостижимыми яростными глазами.

Он сказал ей: «Селена, темнеет – передай Тимону, чтобы проводил тебя с фонарем до ворот дворца».

Она склонила голову, принимая приказ, но не проявляя благодарности.

Когда дети ушли, Хай, Танит и Айна, престарелая жрица, компаньонка Танит, поужинали. Хай избрал Айну по двум причинам. Она почти ничего не видела и была глуха как пень. Хай проверил это, делая в двадцати шагах от нее непристойные жесты. Айна никак на это не прореагировала; точно так же она вела себя, когда он подкрался к ней сзади и выкрикнул грубое слово. Она была именно такой компаньонкой, какая требовалась.

Они сумерничали, прикрутив фитили ламп, еду подавала старуха-рабыня, а после ужина Хай увел Танит по внутренней лестнице на крышу, и они сели у парапета на тростниковые циновки и кожаные подушки. С озера дул прохладный ночной ветер, ярко горели желтые звезды. Хай взял лиру и стал наигрывать негромкий мотив, к которому приучил Танит: заслышав эту мелодию она впадала в гипнотический транс. Еще не отзвучали последние ноты, а Танит уже задышала медленно и ровно, тело ее оцепенело, глаза потемнели и перестали видеть.

Не переставая играть, Хай заговорил. Говорил он монотонно и негромко, а Танит неподвижно сидела в звездном свете и слушала внутренним слухом.

В первый день сто шестого праздника Плодородия Земли Ланнон Хиканус, сорок седьмой Великий Лев Опета, во главе процессии отправился в храм Астарты, чтобы услышать пророчество.

Он прошел в храм Баала, где священные башни указывали на солнце, охраняемое вырезанными из камня Птицами Солнца, и где молча ожидало население города. Подойдя к ущелью в красной скале – оно вело к священному гроту – он отстегнул меч и протянул его маленькому бушмену, щит и шлем передал

оруженосцам и, простоволосый, безоружный, прошел через ущелье в храм к пророчице.

За каменным троном пророчицы скрывался тайный ход в архивы города, расположенные в скале, а за архивами, охраняемые массивными каменными дверьми и проклятием богов, прятались сокровищница и царская усыпальница.

Ланнон остановился у бассейна. Жрицы приблизились к нему и проводили к самому краю воды. Тут они помогли ему снять доспехи и одежду.

Он стоял у начала лестницы, ведущей в зеленые воды, – высокий, нагой, золотоволосый и прекрасно сложенный. Мускулистое, как у тренированного спортсмена, тело – особенно мощные мышцы на плечах и шее, признак человека, много работающего с мечом. Живот и бока стройные, мышцы под кожей едва заметны. Полоска красно-золотых волос спускается от пупка по плоскому животу и расцветает солнечно-огненными завитками там, где расходятся ноги, длинные, прекрасной формы, легко несшие мощное тело царя.

Верховная жрица благословила его и испросила для него благословения богини. Затем Ланнон спустился по лестнице и погрузился в священные, дарящие жизнь воды.

Пока две молодые ученицы вытирали царя и одевали в чистые одежды, Хай Бен-Амон спел хвалебную песнь богине, а когда он умолк, все взгляды устремились к отверстию в своде пещеры, высоко над поверхностью зеленой воды.

Ланнон громко воскликнул:

– Астарта, мать луны и земли, прими вестника, которого мы посылаем тебе, и благосклонно откликнись на наши просьбы.

Все стоявшие вокруг бассейна высоко подняли руки, изображая знак солнца, и жертву по сигналу столкнули с каменной плиты в отверстие. Прозвучал короткий вопль обреченной души, но человек тут же ударился о воду и ушел в зеленые глубины под тяжестью надетых на него цепей.

Ланнон отвернулся от бассейна и между рядами жриц прошел в склеп. Обитель пророчицы была лишь немногим больше гостиной в доме богатого человека. Ровно горели лампы. Пламени был придан неестественный зеленоватый оттенок, стоял тяжелый, гнетущий запах горящих трав. За троном пророчицы ниспадали до пола занавеси, скрывая то, что находилось сзади.

Пророчица сидела на троне – маленькая фигурка, закутанная в белые одежды, лицо скрыто в тени капюшона.

Ланнон остановился посреди помещения и, прежде чем заговорить, вновь восхитился тем, как все здесь продумано и ставит просителя в невыгодное положение. Босой, еще мокрый, без оружия и украшений, в непривычных одеждах, вынужденный смотреть на сидящего на троне снизу вверх, вдыхая дурманящий воздух, – все это должно было выводить из равновесия. Ланнон почувствовал, как в нем шевельнулся гнев, и, когда он произнес положенное приветствие и задал первый вопрос, голос его звучал резко.

Хай следил из своего укрытия за троном. Он получал удовольствие от близости друга, вспоминал его манеры и голос, видел знакомое и любимое лицо, усмехнулся, увидев ту смену выражения, какую ожидал: быстрая вспышка гнева в бледно-голубых глазах, затем интерес, проблеск улыбки, когда следовал хороший совет.

Танит говорила монотонно, точь-в-точь как Хай, подбирая ответ из вариантов, которыми вооружил ее жрец.

Когда Ланнон уже собирался покинуть комнату, Танит сказала:

– Еще одно.