Птицеферма
Шрифт:
Не отвечаю и принимаюсь за работу.
Жаль, что до возвращения остальных с добычей удалось только найти молоток и гвозди. Была бы порасторопнее, успела бы и на крышу слазить…
Так много еды у нас бывает нечасто. Никто не знает, когда и что привезут Тюремщики, поэтому запасы провизии расходуются бережно. Только время от времени Филин вдруг объявляет, что пришло время праздника, и все радуются и благодарят Главу за послабление. А Сова достает свой самогон, который варит каким-то мистическим способом из сахарной свеклы для таких особых случаев и держит рецепт в строжайшем секрете.
Застолье,
Не думаю, что сегодня все пойдет по другому сценарию, поэтому единственное, чего хочу, это сбежать, слазить на крышу, а потом где-нибудь пересидеть, пока Пингвин не уснет. Всегда стараюсь улизнуть, когда Пингвин пьян. Обычно тот напивается настолько, что наутро и не помнит, была ли я в комнате, когда он засыпал.
Столовая нам досталась от первых поселенцев. Тех самых, которые были или контрабандистами, или наркоторговцами (от кого-то даже слышала версию про рабовладельцев). Огромное помещение с длинными столами, прикрученными к полу и, видимо, не показавшимися никому достаточно ценными, чтобы откручивать их и пытаться перевозить; стойка, вроде барной, отгораживающая общий зал от кухни, в которой так же остались несколько столов и шкафы. Жаль, что канализация давно прогнила и не функционирует, краны на месте, но водопровод не работает — носим воду из реки. Благо зимы здесь не слишком суровы, и она не замерзает настолько, чтобы не хватило сил пробить лед камнем.
Говорят, после открытия на Пандоре тюрьмы в одну из первых поставок сюда завезли посуду. Люди брали подносы и выстраивались в очередь, получали свою порцию и сами несли ее к месту за столом. Но дешевые пластиковые подносы быстро пришли в негодность, а новых в следующих поставках не было. Поэтому теперь все садятся на свои места и ждут, а дежурные по кухне сами разносят пищу.
Олушу и Рисовку, наших тихонь, Сова пожалела и отпустила, сама тоже ушла, чтобы сесть за стол — как обычно, в самом конце, поближе к выходу, — а меня с Майной и Чайкой поставила на раздачу: каждой по столу. Как на зло, мне достался стол Филина.
С трудом дотаскиваю тяжелую горячую кастрюлю из кухни и водружаю ее на подставку на краю стола. Наполняю тарелки, прошу передавать. В помещении стоит гул, кто-то уже неторопливо постукивает ложками.
Действую привычно, мои движения отточены месяцами практики: взять, налить, подать, взять, налить, подать… Я давно не делаю ничего лишнего, не проливаю ни капли, не обжигаюсь и ничего не роняю. В такие моменты кажусь себе роботом.
Взять, налить, подать. Следующий… Но сегодня что-то идет не так — чувствую на себе взгляд. Вскидываю глаза — новенький. Он сидит совсем близко, через два человека, неподалеку от Филина, который красочно расписывает ему все прелести Птицефермы, уверяя, что с прилетом на Пандору жизнь не кончается, да, будет сложно, но вместе мы справимся, и так далее и тому подобное. Пересмешник вроде бы слушает, но при этом смотрит только на меня. Пристально, но не так, как любит посматривать в мою сторону Чиж — раздевая глазами. Этот глядит в лицо, или вернее, разглядывает.
Резко отбиваю его взгляд своим. Не могу же я велеть ему не пялиться вслух, у всех на глазах? Мне не нравится это повышенное внимание.
Пересмешник отводит взгляд. Так-то лучше.
Наконец, заканчиваю; остается последняя тарелка — моя. Ищу свободное место и нахожу
К этому времени застолье уже в разгаре; из-за бури на улице окна закрыты, и по помещению плывет удушающий запах алкоголя.
Беру свою тарелку и прохожу к столу, переступаю через лавку, сажусь. Справа от меня — Олуша. Это хорошо, она не станет болтать, а вот то, что Филин — напротив, плохо, не получится улизнуть незамеченной.
Пересмешник вежливо подвигается на скамье, освобождая мне больше места. Я благодарна ему за этот жест, но мужчина все равно слишком близко — чувствую запах шампуня от его волос. Забытый аромат цивилизации. Новенький ещё не был на руднике, не пропитался пылью, не смывал пот и грязь дешевым неприятно пахнущим мылом.
Отодвигаюсь от него как можно дальше. Не могу, не хочу думать о том, далеком мире, в котором никому из нас больше нет места, — так только хуже. Иногда меня все ещё морально ломает, но я искренне стараюсь — пытаюсь жить здесь и сейчас и не думать, не мечтать о большем.
При слове «мечтать» перед мысленным взором почему-то снова предстает блестящий катер Тюремщиков, красивый, свободный… Не про нашу честь, как любит говорить Чайка.
Хмурюсь и принимаюсь за еду. Пытаюсь оторваться мыслями от несбыточного и вернуться к насущному — мне нужно сбежать и забраться на крышу, иначе к утру в нашей комнате будет озеро.
Снова чувствую на себе взгляд.
— У тебя все нормально? — спрашивают над ухом.
Вздрагиваю и поднимаю глаза. Пересмешник. Смотрит открыто, даже участливо. Вот что значит первый день на Пандоре.
— У меня все хорошо, — отвечаю сухо.
В его стакане самогон, но запаха алкоголя почему-то не чувствую. Только аромат шампуня.
Ужин перерастает в веселье.
Рисовка садится поближе к центру помещения и затягивает песню — у девушки красивый голос. Чиж и Кайра пускаются в пляс, вскоре к ним присоединяются другие.
Все чаще поглядываю на дверь. Сейчас? Филин сидит вполоборота, в одной руке — стакан с самогоном, любуется танцами. Не заметит ли моего отсутствия?
— Иди, я его займу.
— Что? — мне кажется, я ослышалась; поворачиваю голову.
Пересмешник смотрит на меня прямо и по-прежнему трезвыми глазами.
— Ну, ты так часто смотришь на выход, — поясняет; на губах — легкая улыбка.
Это странно и непривычно. Мне хочется спросить, зачем ему это нужно и что он за это попросит — на Птицеферме редко кто-то что-то делает для другого просто так. Но потом решаю воспользоваться ситуацией: если управлюсь быстро, скажу, что разболелся живот и провела время в туалете.
Поэтому просто киваю и встаю.
Что бы ни двигало Пересмешником, моментом нужно пользоваться.
Быстро в свою комнату. Взять молоток, засыпать в карманы платья гвозди, кусок пластика для «заплатки» — под мышку, в другую свободную руку — фонарь.
На крышу есть люк, в потолке, прямо из коридора. Лестница из металлических скоб. Когда-то на люке был электронный замок, теперь — шпингалет.
Зажимаю фонарик в зубах, сбрасываю неудобные ботинки — в них только убиться, — и босиком взбираюсь по лестнице. Дергаю шпингалет. Не поддается. Видимо, Чиж, который недавно чинил крышу над своей комнатой, задвинул его слишком сильно.