Птицелов

Остапенко Юлия Владимировна

Подземный ход, отрешённо подумал Марвин. Он есть в любом форте. Знал ли о нём Ойрек? Если знал он, почему не знали остальные? А может, и знали? Может, бросились в погоню? А может, после нашего с Лукасом постыдного побега и убийства Рыси в гарнизоне произошёл предрекаемый Лукасом бунт, Ойрек отнял у Лайама ребёнка и увёл с собой поддержавших его людей? Потому-то огонь и распространился так сильно — им было недосуг его тушить, они были заняты сварой из-за наследника…

Эта мысль пронеслась у Марвина, когда он уже снова был во дворе — и, вновь оказавшись перед телом Лайама, с трудом удержался от желания пнуть его. Но он не стал тратить на это время и бросился туда, куда, как ему прежде казалось, по доброй воле не ступил бы ни за что на свете — ко входу в темницу форта.

Огонь туда ещё не добрался, людей тоже не было. Марвин сбежал по ступеням, по которым его столько

раз волокли то вверх, то вниз, и оказался в узком коридоре между двумя камерами, обе из которых были распахнуты и пусты. Он ещё наверху дал себе слово ни на миг здесь не задерживаться, но теперь невольно покачнулся от жуткой вони и пронизывающего холода. Да нет, тут же вроде бы не было настолько холодно, и сквозняки не гуляли — это же подвал, какие тут сквозняки…

Он круто развернулся туда, откуда чувствовал тягу. Схватил криво висящий на стене факел, уже почти погасший, выставил руку вперёд, напряжённо следя за направлением, в котором отклонилось пламя. Услышал тяжёлый, надсадный, хриплый звук. И лишь через несколько мгновений понял, что это его собственное дыхание.

Марвин прерывисто выдохнул и, вытянув руку, шагнул вперёд.

Там, где дальше по коридору должна была находиться стена, его рука встретила пустоту.

Ойрек успел уйти совсем недалеко. Видимо, его никто не преследовал, но и с собой он взял только ребёнка, тоненький задушенный писк которого Марвин услышал очень скоро — он далеко разносился по узкому, будто выдолбленному прямо в камне коридору. Марвин с трудом протискивался в нём — каково было Ойреку, он даже представить себе не мог. Чем ближе становился детский крик, тем медленнее и тише ступал Марвин, хотя вряд ли от этого было много проку — каждый его шаг гудел в этом длинном каменном гробу, да и свет факела наверняка был виден издалека — проход оказался прямым, без сколько-нибудь заметных изгибов. Только полный идиот не заметил бы приближения Марвина. Полный идиот — или человек, уверенный, что оторвался от всякого преследования.

— Заткнись! Да заткнись ты, сучье отродье! Не то башку твою сраную о стену раздолблю!

Злобные крики Ойрека раздались так внезапно и звучали так близко, что Марвин замер. Он вдруг понял, что ему несказанно повезло. Совсем недалеко проход наконец поворачивал, так что Ойрек ещё не мог видеть свет факела, а собственное местонахождение выдал как нельзя более кстати. Марвин несколько мгновений колебался, размышляя, не погасить ли факел, потом отказался от этой мысли и, перехватив меч покрепче, пошёл вперёд.

Бить Ойрека в спину он всё равно не собирался.

— Заткнись, Ледорубово отродье! Закрой пасть, сказано тебе!

— Как ты смеешь так разговаривать со своим королём? — спросил Марвин.

За поворотом проход делался чуть свободнее — ровно настолько, чтобы отставить локти и тут же упереться ими в стену. Ойрек стоял к Марвину спиной, и, к немалому его изумлению, обернулся именно на голос, а не на свет. Когда он развернулся, Марвин понял, почему: через лоб и левый глаз Ойрека шла рубленая рана, другой глаз он жмурил, яростно отирая заливавшую его кровь. Похоже, сэйр Лайам не отдал своего сына без боя.

Правой рукой Ойрек грубо прижимал к себе побагровевшего от крика младенца. В левой он держал факел, свет от которого и помешал ему, полуослепшему, вовремя заметить Марвина. Но, впрочем, узнать его — не помешал.

— Ты… — прохрипел Ойрек и попытался сплюнуть, но вышло убого — во рту, видать, пересохло, слюны для смачного плевка не набралось. — Снова ты… щенок. Ну давай, иди сюда. Иди, я и тебе башку сверну, как твоей сучьей сестрёнке.

Марвин хотел сказать ему, чтобы он вынул меч и сражался. И уже собирался заговорить, когда понял, до чего же нелепо всё это выглядит. Ойреку, чтобы биться с ним, надо бросить или ребёнка, или факел. Если он бросит факел, Марвин сможет драться с огнём и получит преимущество, к тому же, держа на руках надрывающегося криком младенца, особо не пофехтуешь. Поэтому Ойрек бросит ребёнка. Просто бросит наземь, потому что ничего другого ему не позволяет сделать ни ситуация, ни его представления о том, что правильно, а что нет. Так уж сталось, что у Марвина на этот счёт также имелись свои представления.

Поэтому он не стал ждать, пока Ойрек бросит ребёнка.

Если бы было побольше места, он замахнулся бы шире и располосовал ублюдка так же, как тот — сэйра Лайама, но замахнуться было попросту негде (как позже сообразил Марвин — к счастью, иначе он почти наверняка задел бы и младенца). Поэтому он просто всадил меч Лайама в живот Ойреку — снизу вверх, насадив его на клинок, будто заячью тушку на вертел.

Потом выпустил рукоять меча и схватил младенца. Ойрек захрипел и осел вниз. Он не умер сразу, вцепился обеими руками в рукоять клинка, торчащую из его солнечного сплетения, потянул и закричал. От вопля, помчавшегося вдоль туннеля, у Марвина заложило уши. Он отступил назад, прижимая младенца к своей залитой кровью груди. Ойрек рухнул на колени, попытался ползти, его вырвало, он снова закричал, хотя теперь крик больше походил на хрип. Марвин смотрел на него и понимал, что надо добить, но для этого следовало вытащить меч из его тела, а чтобы вытащить, пришлось бы бросить факел и держать младенца одной рукой — а Марвин не мог. Он и так его едва удерживал — руки ослабли, налились свинцом от пальцев до плеч, и он думал только о том, чтобы не сдавить их слишком сильно, не дёрнуться, не причинить этому пищащему комочку красной плоти ещё больше вреда, если только это вообще возможно…

Он протиснулся мимо Ойрека, споткнувшись о рукоять меча, упиравшуюся в пол; Ойрек повис на ней, стоя на коленях, и тихо сипел, капая на землю кровью изо рта. Марвин шагнул в сторону, прижавшись спиной к стене. Скрюченные пальцы Ойрека царапнули по его сапогу. Марвин сделал ещё шаг и наконец оказался за его спиной.

Тогда он развернулся и пошёл вперёд, прочь от места, где пахло дымом и кровью. Сердце гулко билось в горле.

Факел погас за несколько ярдов от выхода из туннеля — пламя и так еле теплилось, и на сильном сквозняке его просто задуло. Марвин вышел на морозный воздух, сделал два шага по скрипучему снежному насту и обернулся. Тоннель вывел на склон холма, Нордем остался далеко позади, за лесом, густо облепившем холм — даже зарева пожара здесь не было видно. Тучи немного расползлись, и Марвин поискал взглядом луну, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Через мгновение он понял, что вышел с северной стороны форта. А это значит, что впереди — только язычницкие деревни, замки сторонников герцогини и всё более суровая зима. Марвин отстранённо посмотрел на ребёнка, примостившегося на сгибе его локтя. Крохотное сморщенное личико младенца, казалось, не имело ничего общего с человеческими чертами — диковинная зверушка, да и только. Марвин какое-то время с удивлением разглядывал его, потом осторожно коснулся пальцем выпуклого лба ребёнка. Тот немедленно шевельнулся и снова запищал, хрипло и еле слышно. По правде говоря, было немыслимым чудом, что он всё ещё жив.

— Ну и что мне теперь делать с… вами, ваше величество? — изумлённо проговорил Марвин, и несколько секунд ему казалось, что он вот-вот разразится безумным хохотом. Потом он справился с собой и вяло подумал, что у него самого шансов выжить примерно столько же, сколько и у его будущего короля.

Он почувствовал на себе взгляд и обернулся, абсурдно уверенный, что Ойрек выжил и теперь ползёт за ними с одним мечом в руке и другим — торчащим из живота. Долю мгновения Марвин даже видел его в ореоле несуществующего света, выпрямившегося во весь рост и занесшего над головой огромный кулак, и, застыв, смотрел, как этот кулак несётся на него, но потом понял, что глядит в пустоту. Или то была не пустота?.. Там, где только что высился призрак Ойрека, мелькнула сухонькая фигурка скрюченного горбатого старика, хитро глядящего на Марвина и скалящего два ряда острых мелких зубов, крепких, как у здорового юноши. Марвин заморгал, и это видение тоже пропало. Было очень темно и очень тихо, только хныкал младенец и волки выли где-то далеко в лесу.

Марвин отвернулся от чёрной пасти туннеля, твёрдо решив больше не смотреть в ту сторону, и увидел вдалеке огни.

Вздохнув, он кое-как запахнул на груди патрицианский плащ, который отдал ему Лукас, постарался укутать ребенка поплотнее и пошёл вперёд по тропе, спускавшейся вдоль подножия холма в долину.

Деревенька пряталась в лощине и была заметна только с возвышенности, да и то благодаря огням, и Марвин не сомневался, что днём почти наверняка прошёл бы мимо неё, уверенный, что людей здесь нет. От форта до неё не вело ни следов, ни дороги — похоже, туннель был намного длиннее, чем показалось Марвину, или его проложили под замысловатым углом, но только он и впрямь уводил от форта очень далеко. Хорошо это или плохо, Марвин судить не брался, но вот что было не просто хорошо, а прямо-таки удивительно — это то, что рядом с деревенькой, прямо в лощине, обнаружился храм Единого. Именно он и сиял огнями: похоже, патрицианцы готовились к утренней молитве. Пока Марвин доковылял до храма по сугробам, начало светать, и раскрытая длань Единого, высящаяся над воротами в сером предрассветном свете, казалась ему спасительным маяком, горевшим ярче, чем все огни мира.