Птицелов
Шрифт:
— Я ночую здесь иногда, — объяснил он Орелии, — и дом протопить недолго. Через четверть часа уже сможете сушить свои вещи.
Она улыбалась, глядя на пляшущее пламя.
— Наверное, собственный дом иметь приятно. Не подумайте, конечно, что я не уживаюсь с тетей Фед-рой, мы очень любим друг друга.
Он помешал в камине щипцами.
— Ну, теперь вы можете раздеться.
Действительно, она чувствовала, что камин уже греет, — по телу разливалось приятное тепло.
— Что вы сказали?-спросила она Лайэма.
— Сушите
— А что я надену? Нет, мне придется сушить их на себе.
— По-моему, это неудобно. И сохнуть будет долго. В соседней комнате на кровати есть простыни и покрывало, завернитесь в них, а мокрые вещи просушите у огня.
— Нет, это мне не нравится.
Он наклонился к Орелии.
— Вам нечего бояться. Хоть я и не признаю многих условностей, но веду себя с леди как джентльмен. Никогда не допущу никаких вольностей, если леди сама этого не пожелает.
Она подняла бровь.
— А тогда, на ярмарке?
Он помолчал. Глаза его потемнели.
— За тот случай прошу прощения, а сегодня я не поцелую вас, если вы сами об этом не попросите.
Но ведь он уже пытался…
Однако она больше опасалась самой себя.
Он продолжал уговаривать ее:
— Ваше платье высохнет очень быстро — оно совсем легкое, и я отвезу вас домой!
— Ну хорошо, — уступила она, — где ваше покрывало?
— Там. — Лайэм показал на дверь.
В маленькой комнатке была только узкая кровать, накрытая стареньким покрывалом. Сняв его, Орелия увидела, что оно узкое и короткое, и решила закутаться в простыню. Вернувшись в комнату с камином, она увидела у огня Лайэма, который тоже снял с себя одежду. На нем был кусок ткани, обернутый вокруг пояса и бедер.
— Венера в тоге, — сказал он, восхищенно уставившись на нее.
«Адонис у огня», — подумала она, а вслух сказала:— Я не думала, что вы тоже разоблачитесь…
— А что же мне делать? У меня нет гардероба в этом доме. Я воспользовался старой кухонной скатертью. Мы с вами быстро все просушим.
Что она могла возразить? Орелия чувствовала, как кожа начинает гореть под простыней, соски грудей напрягаются… Тело его было таким пропорциональным, кожа — золотистой от загара. Должно быть, он работал на строительстве своего дома без рубашки.
Она пододвинула кресло к огню и развесила чулки, корсет, панталоны и нижнюю юбку.
— Отвернитесь! — насмешливо сказала она Лайэму. — Нечего любоваться на женские «невыразимые».
— Конечно, интереснее любоваться на женщину без «невыразимых». Или на белье, когда оно на женщине.
— Что за пошлая острота! — сердито вскричала она, но щеки ее вспыхнули жаром. Конечно, у него были женщины, и они чувствовали его руки сквозь шелк и кружева тонких одежд — последнюю «преграду» перед полной капитуляцией.
Она повесила платье на спинку стула.
Лайэм потрогал платье:
— Оно
Она возразила, стараясь говорить легко и непринужденно:
— Вот как? Виновник, оказывается, вы? Вы приводите в движение волны?
— О, если б я был волшебником, — засмеялся он, — я приказал бы этим волнам стать теплыми и нежно ласкать вас, а не леденить ваши прекрасные лодыжки.
— Джентльмен не должен называть части тела леди, — чопорно возразила она.
— Согласитесь, что, если бы я всегда говорил как джентльмен, вам стало бы со мной очень скучно.
«Это верно», — подумала Орелия, но поостереглась согласиться с Лайэмом. Она хотела смерить его строгим взглядом и отвернуться, но залюбовалась мускулистым загорелым торсом, освещенным пляшущим пламенем камина.
— Присядьте рядом со мной. — Он показал на пол у камина, где сидел на маленьком коврике, обхватив колени руками. — Ближе к огню, будет теплее. — Тон был безобидный, но выражение его лица показалось ей странным.
— Благодарю вас, я не привыкла сидеть на полу. — Она попыталась пошутить. — Да и все одеяние не позволит мне сесть.
— Ну, с этим я вам помогу.
Лайэм встал на ноги, и покрывающая его ткань соскользнула ниже, открыв поросль спускающихся к животу рыжеватых волос.
— Нет, нет. — Орелия сделала отстраняющий жест и, спохватившись, снова закуталась в простыню, — Я не кусаюсь, — пошутил Лайэм.
— Не уверена в этом.
— Ну, скажем, кусаюсь, но не больно.
Чувствуя, что напряжение растет, она попыталась отвлечь Лайэма:
— Ой, мне же надо расчесать волосы, а то они не высохнут! — Орелия потрогала черные пряди своих намокших волос. Они действительно неприятно холодили сквозь простыню спину и плечи.
— У вас красивое оперение, Черный Дрозд!-сказал он, не сводя с нее глаз.
— Но они же все спутались!
— Где же ваш гребень?
— Вон там, в сумочке.
Он недовольно вздохнул, отошел от нее, открыл сумочку и достал гребень.
— Спасибо. — Она взяла из его руки гребень и начала вынимать из волос шпильки.
— Вы сами не справитесь! — Прежде, чем она успела возразить, он подвинулся к ней и, встав на колени, взял у нее гребень. Теперь она могла бы протестовать, но только еле слышно прошептала: — Да не так уж это важно, вовсе не обязательно их расчесывать.
Но он уже начал осторожно распутывать длинные пряди ее волос, и каждое прикосновение гребешка доставляло Орелии ни с чем не сравнимое удовольствие. Словно завороженная, она склонилась ближе к огню, наслаждаясь теплом, согревавшим ее тело под легкой простыней, и восхитительным жаром, поднимавшимся из каких-то глубин ее существа. Ее соски затвердели, лоно увлажнилось, и она слегка покачивалась в такт мерным движениям гребешка.