Птичий город за облаками

Дорр Энтони

Феодора, вспоминая то время, крестится, и дым от курильницы плывет между стенами.

– Что? – спрашивает Анна. – Что было, когда обжигальщик извести вернулся домой?

– Он увидел чаек в небе, и корабли в море, и пчел, перелетающих с цветка на цветок. И до конца его жизни люди говорили об этом чуде.

Мария садится на тюфяке. Руки у нее на коленях – будто изувеченные ласточки.

Анна спрашивает:

– А сколько нужно серебра?

Через месяц она в сумерках останавливается под стеной монастыря Святой Феофании. Смотрит. Прислушивается. Залезает на стену. Протискивается между железными

кольями наверху. Спрыгивает на крышу маслобойни. Замирает, пригнувшись, и снова прислушивается.

Над кухней вьется дымок, из церкви доносится тихое пение. Анна думает про Марию, которая сидит сейчас на тюфяке и, щурясь, распускает и переделывает простой веночек, который Анна пыталась вышить днем. В сгущающейся темноте перед ней возникает картина: Калафат хватает Марию за волосы, тащит по коридору, она ударяется о ступени – и у Анны перед глазами вспыхивают искры, как будто она сама ударилась головой.

Она слезает с крыши, проскальзывает в курятник и хватает курицу. Та кудахчет, но Анна быстро сворачивает ей шею и сует курицу за пазуху. Залезает на крышу маслобойни, протискивается между железными кольями и по плющу спускается на землю.

За прошлые недели она продала на базаре четырех краденых кур за шесть медных монет. Мало. На эти деньги благословения для Марии в храме Живоносный Источник не купишь. Едва коснувшись ногами земли, Анна пускается бегом по проулку, так чтобы монастырская стена оставалась слева, и выбирается на улицу, где в сумерках текут в обе стороны потоки людей и животных. Опустив голову и придерживая рукой курицу, Анна, незримая, как тень, добирается до базара. И тут сзади ее дергают за платье.

Это мальчик примерно ее лет. Пучеглазый, с большими руками, босой и такой тощий, что кажется, будто весь он – одни глаза. Она его знает. Гимерий, племянник рыбака. Из тех мальчишек, про которых кухарка Хриса говорит, что они хуже выдирания зубов, а проку от них – как от пения псалмов над дохлой лошадью. Густой чуб свисает на лоб, за кушаком – кинжал, улыбка – торжествующая.

– Воруешь у служительниц Божьих?

Сердце у Анны колотится так громко, что ей кажется, прохожие должны слышать. Ворота монастыря Святой Феофании совсем близко; Гимерий может потащить ее туда и обличить, показать всем, что у нее за пазухой курица. Анна видела, как казнят воров. Прошлой осенью их вырядили шлюхами, усадили на ослов задом наперед и отвезли к виселицам на площади Амастриан. Самый младший из них был не старше, чем Анна сейчас.

Повесят ли ее за кражу курицы? Мальчишка смотрит в проулок на стену, с которой Анна только что слезла, что-то прикидывает.

– Знаешь монастырь на скале?

Она опасливо кивает. Это развалины на краю города, возле Софийской пристани, жутковатое место, с трех сторон окруженное водой. Века назад там, наверное, была уютная обитель, но теперь место заброшенное и страшное. Мальчишки Четвертого холма говорили, что там живут призраки, пожирающие души, и они носят своего игумена из комнаты в комнату на троне из костей.

Проезжают два кастильца в парчовых одеждах, щедро умащенные благовониями, и Гимерий с легким поклоном уступает им дорогу.

– Я слышал, – говорит он, – что в том монастыре лежит множество древностей: кубки слоновой кости, перчатки, расшитые сапфирами, львиные шкуры. И что патриарх хранил там частицы Святого Духа в золотых сосудах.

Колокола десятка церквей начинают медленный перезвон. Гимерий смотрит поверх Анниной головы, моргая глазищами, как будто

видит в ночи мерцание драгоценных камней.

– В городе есть чужеземцы, которые дорого заплатят за старинные вещи. Я отвезу нас к монастырю на лодке, ты залезешь туда, набьешь мешок, и мы продадим все, что ты найдешь. Приходи к башне Велизария в первую же ночь, как море затянет туманом. А иначе я расскажу монашкам, что за лиса таскает их кур.

Как море затянет туманом. Каждый вечер Анна смотрит в окно мастерской, но осенние дни по-прежнему ясные, небо синее, аж сердце щемит, и воздух такой прозрачный, что кухарка говорит, можно заглянуть в Христову спальню. Иногда в улочках, в просветы между домами, Анна видит монастырь: обрушенную колокольню, высокие стены, заложенные кирпичом окна. Перчатки, расшитые сапфирами, львиные шкуры… Гимерий дурак, и только дурак верит в такие басни. Но вопреки всему в ней шевелится надежда, как будто ей отчасти хочется, чтобы опустился туман.

И однажды вечером белая клубящаяся мгла с Пропонтиды [14] наползает на город: плотная, холодная, поглощающая все звуки. В окно мастерской Анна видит, как исчезает купол церкви Святых Апостолов, потом стены монастыря Святой Феофании, а за ними и двор внизу.

С наступлением темноты, после вечерних молитв, Анна выскальзывает из-под общего с Марией одеяла и крадется к двери.

– Ты уходишь?

– Я только в нужник. Спи, сестра.

По коридору, по краешку двора, чтобы не заметил сторож, в лабиринт улочек. Туман скрадывает стены, приглушает звуки, превращает людей в тени. Анна торопится, стараясь не думать о ночных опасностях, про которые ей говорили: ведьмах, заразных испарениях, разбойниках и нищих, диких собаках, выскакивающих из темноты. Она минует дома кузнецов, скорняков, башмачников. Все эти добрые, благочестивые люди сидят по домам, заперши двери. Анна по крутой улочке спускается к основанию башни, ждет и дрожит. Лунный свет льется в туман, словно молоко.

14

 Древнегреческое название Мраморного моря.

Со смесью облегчения и разочарования она решает, что Гимерий отказался от своей затеи, но в этот самый миг он возникает из темноты – на правом плече веревка, в левой руке мешок. Ни слова не говоря, Гимерий ведет Анну через рыбачьи ворота и дальше по галечному пляжу мимо десятка перевернутых лодок к своей.

Она такая латаная-перелатаная, доски такие гнилые, что ее и лодкой-то трудно назвать. Гимерий закидывает внутрь мешок с веревкой, стаскивает лодчонку с берега и стоит рядом по колено в воде.

– Она не утонет?

Гимерий смотрит с обидой. Анна забирается внутрь, Гимерий толкает лодчонку и ловко переваливается через борт. Вставляет весла в уключины, выжидает мгновение. С весел кап-кап-капает вода, над головой проносится баклан. Мальчик и девочка оба следят глазами, как он возникает из тумана и вновь пропадает.

Гимерий начинает грести, Анна вцепляется в банку. Из тумана возникает стоящая на якоре каракка – грязная, обросшая ракушками, огромная. Борт немыслимо высокий, под кормой плещет черная вода, якорный канат опутан водорослями. Раньше Анна думала, корабли – величественные и стремительные, но сейчас, так близко, у нее мурашки бегут от страха.