Птичий вор
Шрифт:
— А еще Нэл рукодельница, — добавила еще одна внучка. — Какие узоры вывязывает и ткет, и ведь сама выдумывает!
— И не жадная, показывает, если попросишь, — кивнула другая. — Говорит, это ерунда, вон, на траву посмотри, на листья и ягоды, на облака — вот тебе и узор. Я смотрела, вроде даже увидела, но только как это повторить-то? Вышить сумею, наверно, но и то целый год промучаюсь. А чтобы как она — раз и готово… не-ет…
— А еще она поет красиво, — сказала самая младшая, — но только когда никто не слышит. В лесу
— Ну вот, а кто-то еще удивляется, отчего это папаша за нее пять коров требует да еще деньгами немерено… — ухмыльнулся дед. — Совсем как принцесса — та тоже была добрая, рукодельница, разумница, а уж как пела и танцевала… Разве что наша Нэл не красотка. Кстати, пока не забыл… Стан! Ста-а-ан! Уснул ты там, что ли?
Из хлева высунулся паренек, перемазанный по самое некуда. Его, младшего сына, послали этот самый хлев чистить, покуда остальные отправились кто по какому делу.
— Уснешь тут, — проворчал он, опираясь на вилы. — Чего, бать?
— Да мне почудилось, будто ты на Нэл заглядываешься. Ну? Чего отвернулся? Нравится?
— Угу…
— Ну так женись, ты ж год вокруг нее ходишь и таращишься, дыру скоро протрешь!
— К-как — женись?.. — попятился Стан, покрепче хватаясь за вилы, чтобы не упасть. — Ты чего, батя?
Детвора притихла: это было интереснее самой расчудесной сказки.
— Как все женятся, так и ты. Только… ты-то ей нравишься?
— Я откуда знаю… Она скажет будто…
— Ну-ка, поди сюда, — дед поманил сына поближе. — Да не отворачивайся, в глаза мне смотри! Рассказывай, какая эта Нэл?
Стан, похожий на отца разве что статью, но ни капли — чертами лица, вдруг лишился дара речи, а язык у него ого-го какой острый, все знали, а кому не повезло — испытали на себе. И это было так непохоже на него, что дети притихли.
— Я не знаю, батя, — выдавил Стан наконец. — Просто — Нэл. Идет как поёт, а поёт…
— А где ты слышал? — встряла младшая девочка.
— Да, где? На общих-то праздниках она молчит.
— Нечаянно… В лес пошел — ты меня тогда послал пару слег срубить, — и вдруг слышу голос… Аж сердце занялось! А вздумаете смеяться или скажете кому — крапивой вас! — спохватился Стан и замахнулся на младших. Те с визгом и хохотом кинулись прятаться за деда.
— Но-но, — остановил тот сына. — Дальше давай.
— А что дальше? Пошел на голос… Думал еще: никаких лесных дев, про которых в сказках говорят, и в помине нет, не время, так кто же?.. Вышел к ручейку — а там, по ту сторону, Нэл. Сидит на бережке, рядом полная корзинка, а она ноги в воду опустила и поёт… Не помню даже, что за песня, — сознался Стан. — Только что красивая и что у нас таких не поют. Никогда не слыхал.
Дед только вздохнул.
— Что ты ей сказал-то хоть, дурень?
— Ну… чтоб не простыла, а то ручей дюже холодный. А у нее лицо
— А ты откуда знаешь? — тут же встряла младшая девочка.
— Оттуда… — Стан начал неудержимо краснеть. — Помог донести.
— Мало ли кто чего ей носит, — фыркнул старший мальчик. — После ярмарки за ней прям эта… свита, как у принцессы, и все с ее покупками!
— Цыц, — велел дед. — А Нэл-то что ответила, а, Стан?
— Засмеялась и сказала, что ей эта вода нипочем: небось зимой в проруби стирает. Тут уж я красным стал. А она говорит — сам иди умойся, остынь, а то что-то ты со своими слегами умаялся. Ну я и спустился к воде…
— И?
— И поскользнулся.
— И?!
— И мордой ей прямо в… — пробормотал Стан, сделавшись совсем уже невозможного цвета. — В коленки!
Альгар заухмылялся: похоже, угодил Стан вовсе не в коленки, но вовремя сообразил, что не при малых детях о таком говорить, а батя сам сообразит. Ну… спереди Нэл очень даже ничего, есть, во что упасть, подумал тот.
Дети переглядывались — вот это история! Какие там сказки, когда на глазах разворачивается такое!
— Ну а Нэл что? — невозмутимо спросил наконец дед.
— Захохотала так, что птицы перепугались, подняла меня, умыла, отряхнула и… и вот правда, батя, не помню, что дальше было, — выговорил Стан. — Вроде говорили о чем-то, о ерунде вроде того ручья, грибов, да зачем мне слеги… Долго ведь говорили, только я всё-провсё забыл. Помню, как корзинку ей за околицей отдал, она к себе пошла, а я домой.
Он потер щеку.
— Вот почему ты тогда явился на закате, будто в дальний лес за этими слегами потащился, а по пути тебя Лесной Дед закружил… — проворчал Альгар. — Еще и шальной какой-то ходил… Спасибо-то она тебе хоть сказала?
Стан покивал.
— Я чем больше рассказываю, тем больше вспоминаю, как так может быть?.. Но… не уверен, батя, врать не стану. Кажется, она меня там, за околицей, поцеловала в щеку — вот сюда, — показал он пальцем. — До сих пор как ожог горит. Но вдруг я придумал? Или приснилось? Больше-то она на меня и не смотрела.
— А чего на тебя смотреть, если ты все забыл? Да если и забыл, что, подойти и слово сказать язык отсох?
— Я ж не ты. Не умею я так вот…
— Чего не умеешь, языком молоть?
— Я вовсе не то хотел сказать, — пробормотал Стан. — Я в смысле — складно говорить.
— Да ну? То-то тебя Острословом на всю округу зовут!
— То другое. А тут… Увидел — и всё, будто язык узлом завязали или он вовсе отсох.
— Ладно, что с тобой поделаешь… Завтра схожу к отцу Нэл. Только сперва ты к ней сходи, чтоб мне ноги зря не бить. Может, она и не согласится. Мало ли, чего еще у тебя с перепугу узлом завяжется.
Дети захихикали.
— Батя! — Стан сел там, где стоял. — Но как же я… ну…