Птичка над моим окошком

Яковлева Анна

– Есть, – удовлетворенно произнес патрульный, – еще один срок набежал тебе, Веревкин.

– Докажи, начальник, – вскинулся ворюга, – я законы знаю.

– Докажем. Гражданочка вот заяву на тебя напишет, и докажем.

Августе идея не понравилась, но высказываться она не торопилась.

Напарник патрульного кивнул на бампер «шевроле»:

– Менять придется.

– Только купил, – отошел от стресса и принялся страдать Матвей, – вот же непруха. И все из-за тебя, урод. – Мотя сжал кулаки.

– Э-э, – пресек

неблаговидные намерения патрульный, – разберемся. Кто, у кого, что стянул, кто, кого сбил, кто на кого налетел. Разберемся.

– И так все ясно, – высказала свое мнение Ава. – Деньги я вернула, поэтому претензий у меня к нему нет. Я пойду?

– А у вас к Веревке, то есть к гражданину Веревкину, есть претензии? – с надеждой спросил патрульный у Матвея.

Матвей покосился на прикинувшегося ветошью гражданина Веревкина. В нежной Мотиной душе шевельнулось смутное сомнение в платежеспособности вора: особо удачливым он не выглядел. На эту мысль наводили дырявые кроссовки, душегрейка, надетая на фартук, и христарадные брючата.

– Нет у меня претензий к гражданину Веревкину, – обреченно пробубнил Мотя.

– Ну и зря, – разочаровалась тетка, несколько минут назад митинговавшая в защиту гр. Веревкина. – По нему тюрьма плачет, а мы все такие добренькие, только хуже себе делаем.

К этому моменту толпа заметно поредела, сцену до конца досмотрели только самые стойкие.

Вернув деньги, Ава со все возрастающим сожалением смотрела на сумку: вот на что придется потратиться, вместо джинсов.

– Устя, – позвал Матвей, – ты сейчас куда?

– Сумку покупать. – После потрясения она даже забыла удивиться: Устей ее называла только Любочка.

– Могу проводить тебя, быть, так сказать, твоим верным паладином.

– Какая честь, – хмыкнула Ава. – А как же подруга по невинным шалостям? Не приревнует?

– У меня уже две недели никого нет.

– И вчерашний вечер ты провел в полном одиночестве, – ядовито произнесла Августа. Желание влепить пощечину наглому соседу грозило стать непреодолимым. Враль несчастный.

– Не совсем. Ко мне ненадолго заглядывали друзья, но спал я один, – со значением глядя в серые, подернутые дымкой глаза, сказал Мотя.

Происхождение этой дымки было загадочным. По косвенным признакам Мотя догадался, что Августа злится. Во всяком случае, трепещущие ноздри, нахмуренный лоб и срывающийся голос никак не вязались с героической попыткой улыбнуться и придать лицу равнодушный вид.

В нежной Мотиной душе тут же родилась надежда, что это гримасы ревности, а ревность – она же сопутствующий элемент любви, как кварц – и серебро. Как Луна – и Солнце.

Вот она, минута славы. Вот он, триумф. Значит, не зря он купил машину – по закону подлости деньги теперь потребуются на свадьбу…

… Матвей даже приблизительно не представлял, во что ввязался.

Ноги

у него уж заплетались в косичку, а Августа продолжала кружить по рынку и все время была чем-то недовольна.

– Давай съедим что-нибудь, – взмолился Мотя.

– Ты еще здесь? – изобразила удивление Ава. – Я думала, ты давно дома.

– Мне рекомендованы пешие прогулки, – прохрипел Матвей.

– Ну, тогда в чем дело?

– Неужели ты не проголодалась? Давай перекусим, – продолжал соблазнять Августу паладин, – через дорогу есть неплохое кафе.

Есть хотелось очень, цветные зонтики открытого кафе между кустиками живой изгороди привлекали все сильней.

Августу мучили сомнения. Если сосед за нее заплатит, то она окажется у него в долгу. Если бы это был ее пациент, она бы рассчиталась взаимообразно, так сказать – осмотром и рекомендациями. Матвей Степура не был ее пациентом. Он был ее кошмаром – парнем с чрезмерным либидо, а это не в ее компетенции.

– Пойдем, – канючил Мотя, – у нас куча поводов посидеть в кафе: во-первых, я не задавил человека, во-вторых, ты поставила правильный диагноз, и поэтому я жив. В-третьих, если бы не я – не видать тебе твоих денег. Ну, и в-четвертых: я хотел тебя кое о чем спросить.

Оглядев зеленого от усталости соседа, Августа уступила:

– Хорошо, посидим. Только я тоже кое о чем тебя спрошу.

– Я только об этом и мечтаю последние два часа, – заверил соседку Матвей и приободрился настолько, что даже сумел довольно бодро дотащиться до кафе.

… Сидя за пластиковым столиком, Августа не могла отделаться от мысли, что она подопытная морская свинка или препарируемая лягушка: Мотя пялился на нее, забывая об остывающем супе из морской капусты – кухня в кафе оказалась корейская.

Степура проявил себя знатоком, заказ сделал на свой выбор. Теперь Ава вяло ковырялась вилкой в пророщенной сое. С соей у нее не складывалось, впрочем, как и с соседом.

– Ты хотел о чем-то спросить, – напомнила Ава.

– Скажи, когда твой братишка перестанет терзать мой слух всякими «Жили у бабуси»? – задал наболевший вопрос Мотя.

– Тебе не нравится? – елейным голоском осведомилась Ава.

– Ну, ты, конечно, извини, но, когда по утрам тебя каждый божий день будит что-то типа «А кто у нас умный», это надоедает.

Море в серых глазах пошло рябью, ноздри затрепетали.

– Ах вот как? У тебя претензии к репертуару?

– Типа того. – Под этим прищуром уверенности у Моти поубавилось.

– Ну ты и жлоб, – просвистела сквозь зубы Ава и чуть не плюнула в пророщенную сою.

Матвей подавился.

– Почему, интересно? – кашляя, спросил он.

– Потому что совести у тебя нет.

– Почему это?

– По кочану. Потому что ты озабоченный. – Толчок в груди и вспышка в сознании говорили, что диагноз поставлен верный.