Птички в клетках (сборник рассказов)

Притчетт Виктор Соден

— Ты просто смешон! — сказала она. — Не знала, что ты ревнивый. Или тему стараешься переменить?

"Джек! Гугеноты! Эй, кто-нибудь! Послушайте! Помогите!" — кричало все во мне.

Мы еще препирались в три часа ночи, когда вдруг она изменила тон:

— Хорошо, что ты неревнивый. Для меня это очень важно.

Я клюнул на комплимент и мягкий голос Молли. Видно, совсем вымотался.

Из окна моей конторы в Саутгемптоне видны скошенные трубы пароходов, краны, наклонившиеся над ними, и вода внизу. Я уже говорил, в море всегда есть несколько парусников, а в выходные — их уйма. Иной раз мне приходилось бывать на

лодочных причалах, и я подолгу с тоской любовался великолепными линиями какой-нибудь яхты, вытащенной на берег возле навесов. Крылья сердитых чаек, их резкие крики уносили мои нежные мысли к Молли, и вот как-то раз, когда я в таком растроганном состоянии рассматривал темно-синюю тридцатифутовую красавицу яхту, из нее выбрался малый. Высокий, стройный блондин с ленивым голосом и усталым лицом.

— Хороша, — говорю.

— Хороша, — говорит.

— Сигарету? — говорю.

— Сигарету? Спасибо, — говорит. — Я ее продаю.

— Продаете?

Он кивнул. Я кивнул. Интересный малый, тихий такой, слушает. Обошли мы яхту, внутрь заглянули.

— Честно сказать, — говорит он, — не хватает денег. Придется от нее отказаться. Только что купил "Астон Мартин" [14] . И то и другое не по карману.

Главное для него — скорость, сказал он. Ему подавай движение. И он облизал губы; точь-в-точь как я — отказывается от одного ради другого. Я вздохнул по поводу нашего странного сходства.

14

Марка гоночной машины.

— Можно поладить, если жену уломать удастся, — говорю.

— А, — говорит, — вашу жену.

Его Тревором звали. Я пригласил его к нам вечером выпить.

— Но ни слова о яхте, — говорю.

Тревор был малый понятливый.

— А кто он такой? — спросила жена, когда я ей рассказал. — Небось опять какой-нибудь яхтсмен. Чего это вы с ним задумали?

— Да ничего не задумали, — говорю. — Он бросил водный спорт. Не по карману.

Маленькие глазки моей жены вспыхнули еще одной победой. А когда пришел Тревор в белом свитере под модным длинным пиджаком, в очень узких брючках, она стала прикидывать, кто из нас выше ростом. Я видел, как она оживилась. Сам того не подозревая, я сделал ловкий ход. Привел в дом высокого мужчину, бросившего яхты. Ее возбуждала встреча с союзником.

— Мой муж с ума по ним сходит, совсем ошалел, — говорит она Тревору. — Одни яхты на уме. Чего-то там темнит, торчит у лодочных причалов… не думай, я все знаю. Прикидывается, что весь в работе, а сам по яхте сохнет.

— По яхте, — вторит Тревор.

И в его голосе этакая мягкая, утомленная нотка, будто он хочет сказать, что порок, которым я страдаю, — примитивный, скучный и поражает многих мужчин, а вот лично он излечился.

— Лучше, чем за юбками бегать, — говорю я.

— За юбками! — говорит она. — Да яхта тебе их заменяет. И не спорь!

Тревор выслушал нашу стычку с одобрением. Он жил один и с радостью наблюдал за передрягами семейной жизни. Моя жена расхаживала по гостиной с бокалом и трещала без умолку, торжествуя еще одну победу, а Тревор исподтишка поглядывал в мою сторону — поздравлял меня.

— Сказать, что было недавно ночью? — крикнула она. — У нас в спальне стоит старинный

французский amoire, а замок у него испорченный. Муж уверяет, что починил его, но такое впечатление, что он заколдованный! Только ложимся, дверца открывается. И знаете, что сказал Том? "Могу поспорить, это явилась моя первая жена". — Она громко расхохоталась. — Гляньте-ка на его лицо. Совесть заговорила.

— Точно, совесть заговорила, — сказал я.

— Вы второй раз женаты? — спросил Тревор. Первая его самостоятельная фраза.

Я был за нее благодарен: она придала беседе интимность.

— Конечно, второй, — сказала жена. — Но помалкивает. Вот что бесит в нем. Только и знает — помалкивает.

— И Джек помалкивал, — сказал я.

— Не смей всуе поминать имя Джека, — сказала она своим благоговейным голосом.

— А кто такой Джек?

— Он был моим мужем, — сказала она и величаво умолкла. Потом повернулась ко мне. — Расскажи-ка Тревору про железный башмак твоей жены, — потребовала она с издевкой.

— Железный башмак! — воскликнул Тревор. Он был от нее просто в восторге.

Тут она поняла, что хватила лишку, и чуть сбавила прыть.

— Ну, не то что железный башмак, — сказала она, засмеявшись, и брови ее взлетели, как крылья, — а роликовые коньки. Он пригласил ее кататься на роликах — да-да, представьте себе, — но один конек слетел, она упала, и Том стал женихом. Бедняжка Том!

Тогда Тревор произнес свою вторую самостоятельную фразу:

— А почему бы Тому не починить замок?

— Да он вечно его чинит, а может, врет, что чинит, — сказала она. — Он вообще-то безрукий.

— Этот французский шкаф очень массивный, восемнадцатого века, — сказал я.

— Семнадцатого, — поправила она. — Его гугеноты привезли к нам.

— В нем полно гугенотов, — сказал я.

Тревор выслушал наши пререкания, а потом произнес три самостоятельные фразы.

— У моей мамы такой, — сказал он. — Мы с ним здорово намучились. В конце концов я его починил.

Я посмотрел на руки Тревора. Как и его голос, они были вялые и усталые. Длинные, худые.

— Починили бы и наш! — сказала Молли деловито. — Тогда мы хоть спать сможем. — И зыркнула на меня.

— Верно, он такой же, как у моей мамы. Они все одинаковые. Давайте попробую. Завтра вас устроит?

Я понял, что нашел клад. Яхта все равно что моя, если мы с Тревором сработаемся. И дело не только в яхте.

— Вот так-то! — сказала Молли с ухмылочкой, довольная, что ее приказаниям повинуются в секунду.

На следующий день я застал Тревора на диване у нас в гостиной с огромным синячищем на лбу. Он таки починил замок, но, когда вытаскивал клинья, которые я подложил под ножки, дверца открылась и хлопнула его по голове. Молли промывала рану.

Я без колебаний выбрал его на роль дополнительного мужа Молли.

Наша жизнь — вернее, моя жизнь — теперь поспокойней. Не скажу, что стало меньше шума и стычек, просто часть нагрузок взял на себя Тревор. Он заходит к нам почти каждый вечер. А если несколько дней не показывается, Молли бежит выяснить, что это он надумал.

— Девок к себе таскает, — говорит она со злостью, возвратясь от него. — Как пить дать. А сам завирает, будто слушает пластинки. Почему-то у нас не слушает!

— Ему нравится, когда шумят, — сказал я ей. — Он сам говорил, когда в последний раз был у нас. Не так одиноко.