Птицы меня не обгонят
Шрифт:
Воржишек помчался вслед за Вендой и настиг его возле самого колодца.
— Подожди, Венда, не разбивай! Ты так здорово затвердел! Я сам сниму…
Обессиленный Вотыпка свалился у порога, продолжая пыхтеть. Создатель посмертной маски утратил спокойствие.
— Что делать? — он в отчаянии повернулся к нам.
— Ты его мало намазал! — засомневался малыш Златник.
— Оставь, пожалуйста! — огрызнулся ваятель и, открыв баночку с кремом для загара, показал: — Видишь, сколько я на него извел?
—
Воржишек бессильно развел руками.
— Как быть? Я не знаю…
— Послушайте, ребята, может, лучше отправить его домой? — тихо сказала Итка, печально глядя на то, что недавно было Вендой.
— Навряд ли, — заметил я. — На первом же перекрестке Венда потеряет равновесие и может свалиться в пруд.
— Или перепугает кого-нибудь насмерть, — вмешался малыш Златник. — А медпункт закрыт!
Мы лихорадочно решали, как освободить Венду. На ум кому-то пришел даже пан Комарек, у которого дома есть пневматический отбойный молоток. Я видел, как в каменоломне он крушит любой камень. Да только пан Комарек по субботам подрабатывает, и навряд ли мы застанем его дома.
И тут меня осенило:
— Ярда! Беги домой за ножницами!
Воржишек без звука помчался к себе на кухню и через минуту вернулся с ножницами.
— Вендочка, — сказал я нежным-пренежным голосом, — красавцем тебе не быть, но это единственная возможность выбраться на свободу.
Я начал осторожно, чтоб ему не было больно, обстригать замурованные волосы. Остальные молча следили за моими действиями.
Эта операция мне удалась. Гипсовая маска свалилась под гладильную доску, и никто не обратил на нее внимания. Мы все смотрели на беднягу Венду. Веки у него были красные, а спереди на волосах висели белые сосульки. Он умывался у колонки и страшно ругал Воржишека. А тот схватил стулья и гладильную доску и на всех парах умчался домой.
— Ярда! — крикнула ему Итка, когда он подлетал к двери.
Воржишек обернулся.
— Знаешь, я лучше пойду к фотографу, — сказала она.
Он пожал плечами и исчез в коридоре.
По дороге домой мы утешали Венду, убеждая, что он не выглядит отталкивающе, наоборот, все оглядываются, потому что любуются им. Он чуть в драку не полез.
— В понедельник пойду и сфотографируюсь. Больше не буду ждать! — сказала Итка решительно, когда мы прощались у ратуши.
— Я уж было собрался к Новачеку… — оправдываясь, вспомнил я.
Она надула губы.
— Не надо. Кто знает, как я еще у него получусь…
— Правильно! — согласился я. — Слушай, закажи на одну фотку больше!
— Это еще зачем?
— Одну подаришь мне, ладно? — сказал я вдруг дерзко и сам испугался.
— Если захочу, — ответила она высокомерно. —
Она погладила Вотыпку по голове, желая успокоить, и сказала, чтоб он не переживал, потому что волосы быстро вырастут. И побежала домой. Светлые пряди ее волос подхватил ветер, он бросал их ей в лицо, а мы с Вотыпкой и малышом Златником молча следили за ней, пока она не скрылась за углом кондитерской.
Первым опомнился малыш Златник:
— Венда, ведь она в тебя втрескалась!
— Пфф… вот еще! — фыркнул я, прежде чем Венда успел открыть рот.
Малыш Златник смотрел на меня непонимающе. Не имело смысла ему что-либо объяснять. Я кисло пробормотал «Привет!» и поспешно двинулся к дому. Мне не хотелось опаздывать к обеду.
23
Сегединский гуляш я люблю, пожалуй, еще больше, чем макароны по-милански. Я съел и попросил добавки. Во рту приятный кисловатый вкус, зубы перемалывают кусочки свинины, и потому я не прислушиваюсь к разговору. Но, услыхав, настораживаюсь:
— У него на следующей неделе день рождения.
— Сколько ему?
— Сорок три…
— Я думала, меньше.
— Он хочет, чтоб мы к нему приехали. Все…
— И я тоже?
— В субботу он дежурит, окончит в десять вечера. В воскресенье утром приедет за нами на машине. И ты, мама, конечно, тоже поедешь.
— К чему? Вам небось одним побыть хочется…
— Мама!..
— Но если ты настаиваешь, ладно… Что ты ему подаришь? Знаешь, Милена, я недавно читала в газете, что продаются очень хорошие лампочки на ночной столик, недорогие… Может быть, лампочку? Ну-ну, не пугайся, откуда мне знать, что теперь дарят мужчинам на день рождения?
— Вполне достаточно двух-трех гвоздик. Владя не терпит никакого пижонства.
— Еще чего! Цветы! Мужчине! Да он тебя с ними выставит. Ну уж, нет. Купим что-нибудь дельное. Что, если рубашку?
— Я сама! Ты, мама, главное, имей в виду, что мы едем…
— Гонзе нужны новые ботинки. Не повезешь же ты его в этих опорках!
Тут вмешался я:
— Ты, ба, не беспокойся: я никуда не собираюсь ехать!
Я оказался в точке пересечения: их взгляды скрестились на мне. Но я продолжаю есть и с набитым ртом говорю:
— В воскресенье открывается ярмарка. Я останусь дома, а вы можете преспокойно ехать.
Они пытаются договориться взглядами, что и как мне ответить. Мама берет кастрюлю, подходит к самому столу и добавляет мне еще гуляша. Я знаю, что она пересиливает себя, чтоб не закричать.
— Ты не можешь целый день оставаться один!
— Почему?
— Без обеда?
— Что-нибудь оставите.
Мы обедаем в гробовой тишине. Потом мама говорит, почти умоляюще: