Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Вот что было удивительно: когда я входил к старцу с мучительным переживанием в душе, обуреваемый помыслами или страстями, намереваясь долго и обстоятельно рассказывать батюшке все перипетии своих искушений, то дурные помыслы и нападения тут же совершенно исчезали.
— Ну, что стоишь и молчишь? — спрашивал, улыбаясь, отец Кирилл.
— Батюшка, столько хотел вам рассказать, и вот — ничего не осталось…
Или, бывало, духовник ладонью легонько ударял в грудь, и всякая нечисть тут же исчезала из души, словно в ней начинало сиять тихое солнышко — солнышко благодати
Обрадованный и обласканный чрезвычайно добрым и приветливым отношением ко мне духовного отца, я как-то не удержался и поделился с отцом Трофимом своей радостью:
— А мне батюшка благословил приходить к нему в любое время дня и ночи!
Но вместо ожидаемого мной одобрения от иеромонаха по поводу особого расположения ко мне духовника, келейник по-доброму рассмеялся:
— Эх ты, чудак! Да старец так всем говорит, а тебе следует помнить, что он тоже устает и иногда сильно болеет от множества посетителей… Старайся заботиться о нем и попусту не безпокоить… Это и будет твоей любовью к старцу! А то, что очень любишь его, это хорошо… Я сам его люблю!
Присмотревшись к самоотверженному служению батюшки без-численным паломникам, которые неиссякаемым потоком стремились в Лавру, желая попасть на исповедь к становившемуся знаменитым духовнику, я только сейчас заметил, как ему бывало трудно. До сей поры я не задумывался о сложности, неимоверной трудности и высоте такого послушания, как у отца Кирилла. Несомненно, помощь его страждущим и ищущим душам была неизмерима и несопоставима ни с какой другой профессией. Тысячи людей он привел к Богу, тысячи душ получили от него душевное укрепление и духовное исцеление. Множество сердец, среди которых билось и мое сердце, нашло в нем опору и истинный путь к спасению во Христе.
В этом труднейшем монастырском послушании оставалась незаметной и скрытой другая сторона духовничества — огромная душевная нагрузка и напряжение всех человеческих сил, периодически заставлявшие старца тяжело болеть, и тогда доступ к нему временно закрывался. Тем не менее, монашеское правило ежедневно продолжалось в его келье, даже если отец Кирилл болел. Тогда он лежа слушал наше поочередное чтение канонов и акафистов, прикрыв лицо рукой. Его лицо почти всегда было светлым и сияющим, обрамленное белоснежными прядями волос и длинной белой бородой. Глаза устремлялись прямо в душу, оставаясь в то же время добрыми и строгими. Однажды мне потребовалось срочно обратиться к духовному отцу за советом. После чтения в полдень монашеского правила старец каждый день продолжал до вечера принимать исповедь от паломников. Постучав в дверь его кельи и сказав молитву, я долго ждал. Наконец, дверь слега приоткрылась. Духовник, выглянув, увидел меня:
— А, это ты… Если можешь, в другой раз… в другой раз…
Лицо моего дорогого батюшки казалось пепельно-серым и усталым до невероятности. Один-единственный раз я видел его таким, но его взгляд — предельно усталый — запомнился мне навсегда… Тяжела ноша духовника и не всякой душе возможно понести ее.
— Да, да, отче родной, благословите!
Я отошел от его двери чуть не плача, так мне было его
Кажется, старец догадался о моем впечатлении от неимоверной тяжести духовничества и его скорбного креста. Когда я уже стал иеромонахом и мы находились одни в его монашеской келье после исповеди, я осмелился спросить у него:
— Батюшка, как вы благословите на будущее, мне тоже быть духовником и иметь духовных чад?
Отец Кирилл задумался. Затем, положив руку на мою голову, с любовью сказал:
— Какие чада? Зачем тебе это нужно? Ты будешь жить в горах с Богом и молитвой…Твой путь — молитва Иисусова, а в молитве — покаяние! Запомнил, отец Симон?
— Запомнил, батюшка! Благословите…
Когда появлялась возможность оставаться в келье с отцом Кириллом с глазу на глаз, я мог задавать ему вопросы, на которые он охотно отвечал:
— Отче, как утвердиться в духовной жизни и стяжать благодать?
— Старайся всегда читать Священное Евангелие, потому что через него приходит в душу помощь Божия… — задумчиво промолвил старец.
— А как мне заниматься Иисусовой молитвой, если из-за послушаний у меня нет времени на нее?
— Иисусова молитва вменена в обязанность каждому монаху, и никаких отговорок быть не может…
— А что же тогда делать?
— Умудряйся… — улыбался батюшка.
В те времена меня, как и всех моих сверстников, сильно занимал вопрос взаимоотношений с атеистической властью.
— Батюшка, сейчас в стране коммунистическая власть и на Церковь продолжаются гонения. Выходит, коммунисты — наши захватчики?
— Да они и есть захватчики. Но после них придут другие и будут еще хуже. Из среды их встанут верующие военачальники и руководители и будут такими же мучениками и стойкими исповедниками веры Христовой, как в первые века.
— Батюшка, а как можно спастись в монастыре?
— Спастись можно, если вы будете иметь между собою мир. Помни, что худой мир лучше доброй ссоры!
Мир душевный значил для отца Кирилла очень много, означая мир совести и мир благодати, тот мир, который не от мира сего, мир любви Божией. Об этом он часто говорил в своих проповедях монашеской братии и проповедуя народу с амвона храма во время служения литургии.
Когда оставалось время после келейного правила, он с любовью поучал нас:
— Что такое мир души, отцы и братия? Это следует хорошо понять сердцем, иначе непонимание этого вопроса станет источником разных заблуждений и утраты монашеского устроения.
Чистота сердца должна быть украшена любовью, а чистота ума — рассуждением. Просто слушать о том, что существует душевный мир, недостаточно, да. Необходима повседневная практика, чтобы наше духовное понимание и устроение развивались день ото дня. Мир души — это то состояние благодати, которое не уменьшается при столкновении с неблагоприятными обстоятельствами: «Бог не есть Бог неустройства, но мира». Наши силы могут ослабевать, но мир благодати всегда пребывает в силе, да. «Ибо Царство Божие не в слове, а в силе». В силе чего, отцы и братия? В силе смирения Христова.