Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Зимой наша речушка замерзала, и в мою жизнь вошло еще одно увлечение — коньки. Хотя на ветру зимой было очень холодно, в хоккейных сражениях мы этого не замечали. Если же мороз начинал больно щипать за нос и щеки, мы устраивали большой костер из сухого камыша, запекая в горячей золе картошку, которая казалась необыкновенно вкусной. Вместо шайбы мы гоняли по льду самодельными клюшками небольшой речной камень. Но правила хоккея соблюдались строго. Однажды я делал вбрасывание, да так неудачно, что попал в голову слишком близко подъехавшему хоккеисту из команды соперников, рослому крупному парню, старше меня на два года. На его лбу мгновенно вздулся синяк. Все остановились, ожидая драку.
— Я не
— Играем, играем, это же хоккей! — добродушно ответил пострадавший, поглубже надвинув на лоб шапку.
Это был первый случай, когда я увидел такое мужественное поведение. Кинуться сгоряча в драку мог любой, а не связаться самолюбиво с младшим по возрасту мог только герой наших мальчишеских игр. Такие парни всегда вызывали у нас восхищение и пользовались непререкаемым авторитетом. В наших играх происходило всякое, но вот этот случай почему-то запомнился.
Много веселья доставляло катание по заснеженным улицам на больших санях, так как город располагался на высоких холмах и некоторые улицы отличались своей крутизной. По ним иногда ездили машины, но наши мальчишеские компании, не обращая на сигналы водителей никакого внимания, проносились по этим спускам со смехом и визгом вплоть до темноты, когда зажигались ночные фонари.
После знакомства с городом учеба в школе совершенно перестала интересовать меня. Родители с тревогой стали задумываться о моей дальнейшей жизни. Мой отец, как железнодорожник, хотел видеть меня машинистом электровоза, управлять которым он выучился, упрямо овладев как основами устройства этих сложных машин, так и толстым учебником «Электротехники», заменявшим ему в то время все книги. Закон Ома он знал наизусть и пытался убедить меня в его особом значении в жизни, заставив выучить: «Сила тока прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению».
Как-то незаметно отец начал открывать мне свои главные жизненные принципы:
— Скажи, сын, у тебя есть друзья?
— Много друзей, папа! — говорил я с гордостью.
— Это значит никого!
— Почему, папа?
— А вот почему: у тебя есть хотя бы один настоящий товарищ?
— Один есть… — отвечал я, подумав.
— Вот, это и значит — много! Понимаешь разницу?
— Кажется, понимаю…
— А знаешь основной закон мужской дружбы?
— Не знаю.
— Сам погибай, а товарища выручай! Запомнил? Пригодится в армии…
Это ложилось на душу лучше законов Ома.
Бурных ссор в нашей семье никогда не происходило. Если случались размолвки между отцом и матерью, то обычно в доме воцарялось молчание. Отец углублялся в газету, а мама — в какой-нибудь концерт балалаечников по телевизору. Как-то я спросил во время подобной размолвки:
— Папа, а почему мама молчит?
— Помолчит и успокоится. Молчание всем полезно.
Впрочем, примирение у них происходило быстро, обычно при обсуждении обеденных блюд.
Но пока я продолжал учиться в школе, произошли изменения в моих интересах; ум мой начал замечать удивительную красоту девочек, которые до этого мне казались существами из другого мира, непонятно зачем живущими рядом с нами, мальчишками. Я влюбился в самую красивую девочку из параллельного класса и она ответила мне взаимностью. После уроков я провожал ее домой, а вечером мы встречались для прогулок по тенистым улицам, причем она всегда брала с собой подругу. Нравившаяся мне девочка посещала дополнительные занятия, и поэтому после уроков мне приходилось подолгу ожидать ее, одиноко стоя на углу возле школы. Там меня как-то заметила мама и все поняла, но не стала мешать моим первым свиданиям. К весне мы уже встречались с моей избранницей без ее подруги, находя для встреч уединенные места.
Не обошлось и без соперников. Один из них начал препятствовать нашим свиданиям, выслеживая нас. Он подходил ко мне с угрозами вместе с группой угрюмых подростков, но драться почему-то не решался. Иногда между мной и этой девочкой случались ссоры. Тогда наши классы делились на две враждующие стороны, одна из которых хотела примирить нас, а другая — поссорить навсегда, потому что за перипетиями нашей любви следили все старшеклассники.
Незаметно подоспели выпускные экзамены и школьный выпускной бал, заставший меня врасплох, так как в этой школе было восьмилетнее образование. Тогда я впервые увидел, как, считая это обычным делом, пьют мои одноклассники. Помню отвратительное чувство, возникшее от проглоченного напитка, кажется, это была тминная водка, которую я выпил, чтобы не потерять уважение сверстников. От повторного глотка я отказался. Затем начались танцы, на которых учителя строго запрещали нам танцевать под проникающие с запада музыкальные новинки. После танцев последовали прогулки до утра по набережной Дона. Там мы поклялись с этой девочкой любить друг друга всю жизнь и никогда не расставаться. Несмотря на бурные клятвы, наша первая любовь закончилась в то же лето. Ее родители получили квартиру в отдаленном микрорайоне, куда я несколько раз ездил с пересадками на трамваях на свидания с моей любовью, но расстояние со временем погасило в нас пыл и интерес к повторным встречам.
Дома мне было строго наказано перестать дурить и немедленно сдать документы в железнодорожный техникум. Документы я сдал, но к вступительным экзаменам совершенно не готовился, уезжая с друзьями на противоположный берег Дона, где мы брали напрокат весельную лодку и уплывали путешествовать на остров, заросший ивняком и тополями. Неудивительно, что я провалил экзамены, хотя мы договорились с соседом по парте помогать друг другу. Сосед нашел свою фамилию в списках «счастливчиков», а мне пришлось забирать документы и сдавать их в другую школу, одиннадцатилетку, чтобы продолжить свое обучение.
К этому времени душа вошла, словно закрыв глаза, в свое нелегкое начало — начало порчи и разрушения ее нравственных критериев. Жадное ожидание юности сменилось непосредственной встречей с ее безчисленными искушениями. Наши одноклассницы изменились в одночасье и удивительно похорошели. У нас, подростковых компаний, словно открылись глаза. Когда повзрослевшие девушки проходили мимо дразнящей походкой, мы провожали их восхищенным свистом.
К тому же на неокрепшее чувство обрушилось знакомство с новой жесткой музыкой, возбуждающей душу дразнящими ритмами, в которых было что-то завораживающее и колдовское. Она прививала душе высокомерное отношение к жизни и чувство собственной значимости. Соответственно соблазну такой музыки пришел и вызывающий броский стиль одежды. В этом городе наша семья уже не выглядела столь обеспеченной, как в маленьком городке. Мои новые увлечения требовали расходов, которые родители не могли себе позволить. Это заставило вмешаться отца. Помню, как он строго взял меня за плечо и сурово сказал, глядя прямо в глаза:
— Сын, мы не принадлежим к богатым людям, поэтому не зарься на чужую жизнь, живи своей жизнью, которая по нашим средствам!
Пришлось примириться с тем, что у меня не будет такой стильной одежды и магнитофонов, как у некоторых моих сверстников. Однажды я упрямо попытался сам перешить свои брюки по новой моде, чтобы не отставать от товарищей. Но когда отец это увидел, то приказал снять брюки и разорвал их на моих глазах. Пришлось принять этот урок, раз и навсегда определив свое отношение к модной одежде.