Птицы небесные. 1-2 части

Афонский Монах Симеон

Мы попрощались с заботливыми хозяевами станции, договорившись почаще общаться друг с другом, насколько это будет возможно. По дороге в город мой спутник был задумчив. В нем, по-видимому, зрело какое-то решение, которое в дальнейшем определило всю его жизнь. А я, по примеру Геннадия, купил в комиссионном магазине пишущую машинку и одним пальцем взялся перепечатывать для себя и для своих друзей любимую книгу «Приношение современному монашеству».

В Пештове нам с геологом пришлось спешно взяться за уборку нашего небольшого урожая, чтобы до холодных дождей убрать огород. Нам удалось собрать лук и перенести его в кладовую, но после этого зарядили долгие холодные дожди и наши работы приостановились. В такой же ненастный день к дому спешно прискакал

всадник в брезентовом плаще, накрытый капюшоном. Это был отец Авлиекула, приехавший с тревожным сообщением, что жена его сына собирается рожать. Геолог быстро собрался, на прощание посоветовав мне на капустных грядках воткнуть палки на случай снега, чтобы потом найти капусту, пообещав скоро вернуться и привезти мне на зиму продукты. Как только я обозначил палками каждый капустный кочан, холодные дожди перешли в густой снегопад, который непрерывно валил такими большими хлопьями, что через неделю снега было уже по пояс, а он все шел и шел. Вся долина закуталась в непроглядные туманы и сумерки.

Пришлось произвести ревизию имеющихся продуктов. У меня имелись в наличии на три месяца: мешок лука, орехи, тутовник и капуста под снегом. Но мои попытки отыскать хотя бы один кочан не привели к успеху, даже палки завалило снегом и докопаться до капусты оказалось непросто, пришлось оставить ее про запас. Среднеазиатский лук — это плоды довольно крупного размера и сладковатые на вкус. От бывалого геолога я услышал рецепт, что слабый раствор уксуса убивает в луке всякую горечь и его с удовольствием можно есть сырым. Уксусной эссенцией мы закрепляли проявленные сейсмограммы. Из нее я сделал уксусный раствор и поливал им мелко нарезанный лук, а потом промывал его водой.

Поначалу порция сладкого лука каждый день казалась вкусным блюдом. Еще я отдельно поджаривал орехи на сковороде и добавлял к обеду сушеный тутовник. Нельзя сказать, что было очень голодно, но после этой зимы лук я уже не смог есть никогда. Помню, что день за днем чувство неприятного ощущения где-то под ложечкой не давало мне возможности спокойно наслаждаться покоем и красотой горного зимнего пейзажа. На чем бы ни останавливался мой взгляд, каждый предмет напоминал мне о еде. Капуста под снегом сохранилась замороженной почти до весны, когда снег немного осел и палки возле каждого кочана вышли наружу. В марте ко мне на лошади пробился Джамшед с мешками продуктов и долго качал головой, когда я рассказывал ему о луке. Он привез также муку и с ним мы попытались сами испечь лепешки, но, должно быть, перекалили тандыр, потому что все они у нас получились горелыми. Но они не смогли нам испортить радость общения, мы ели наш хлеб, улыбаясь друг другу.

— А ты за Бога сильно держишься, мне это нравится! — неожиданно сказал Джамшед. — Одного не пойму, отчего ты не заведешь семью? Такие люди должны потомство оставлять!

— Для себя я так решил: или Бог и молитва, или семья и дети! — открыто высказал я свое соображение.

— Это верно. На двух лошадях не усидишь… — согласился старик. — Я сам в молодости не хотел жениться, думал стать каландаром! Хотел жить один, только имя Бога повторять. Слышал о них?

— Слышал, это вроде как странствующие нищие…

— Не просто нищие, а нищие ради Бога, понимаешь?

— Это я понимаю. Мне доводилось смотреть книги на эту тему в библиотеке, читал персидскую поэзию: Хафиз, Руми, Омар Хайям, Саади…

— Это для вас они поэты, а для нас все, что они написали, — священные книги. Кто пойдет за Богом, весь род освящает! Сильно я горевал, когда меня женили… Потом вспомнил одну старую притчу и успокоился.

— Какую притчу?

— А ты послушай… Сидела в пустыне старушка и плакала. Мимо караван шел. «О чем плачешь, женщина?» — спросил у нее караванщик. «Ох, горе у меня! Сын утонул…» — «А где же он утонул?» — «В озере». — «Где же в этой безводной пустыне озеро?» — «Утром мой сын увидел озеро вдалеке, пошел окунуться и утонул…» — «Сколько лет езжу по пустыне, здесь никогда не встречал никакого озера.

Поэтому он не мог утонуть. А сколько лет было твоему сыну?» — «Не знаю, ведь я безплодная старуха…» — плача, отвечает та. «Если ты безплодна, то у тебя не могло быть сына, который бы утонул в пустыне!» — «Так говоря, вы отняли у меня последнюю надежду, что мой сын жив, караванщик!» — «Но зато ты теперь знаешь, что он не погиб, потому что его никогда не было…» — Джамшед хитро посмотрел на меня и рассмеялся:

— Вот поэтому я и не выпускаю из рук четки! То, что было пылью, опять пылью станет, а Бог остается… Ты верно сделал, что молитву выбрал.

После этой беседы он всегда приветствовал меня с особым уважением.

В период жизни на Пештове во мне снова возникло серьезное желание доверить свои чувства поэзии. Наконец-то стихи внутри меня могли находить слова, чтобы облечься в осязаемую форму. Но стихи не так увлекали меня, как молитва, потому что только в ней рождались те переживания, которые я мог высказать в своих стихотворениях.

* * *

Суровей час. Угрюмее природа. Реки звучнее одинокий марш. Неуловимее граница перехода Души в темнеющий пейзаж. Когда она от холода устанет, Как зверь, в клубок свернется и уснет, Сильней зима снегами одурманит, Слабей весна под льдинами вздохнет…

Поражаюсь удивительным тайнам Твоим, Господи: вся жизнь моя, муки рождения, возрастание и становление в чудесном мире Твоем, при внимательном рассмотрении ни что иное, как дым, плывущий в безбрежной глубине неба. И лишь Ты один, объемлющий бездонные небеса и необъятную землю, когда открываешься духовному зрению, становишься реальнее всего видимого и слышимого. Ибо Ты — все во всем и весь непостижимо открываешь Себя в глубинах моего сердца.

МОЛИТВА И ПОХОДЫ

Когда душа напрямую постигает значение сказанного, что человек создан по образу Божию, она мгновенно покидает клетку телесности, превосходя ограниченность тела, дабы соединиться с безмятежностью Святого Духа. Первое открытие, которое совершается в душе по милости Божией, это то, что она глубоко осознает достоверность и самоочевидность своего постижения и то, что лжезнание, создаваемое догадками и умозаключениями, полностью обманчиво и недостоверно. Не устремляясь за изменениями мира, душа учится открывать в самой себе нечто неизменное, именуемое духом, постигая, что изменчивый мир не может быть самоцелью.

Неудовлетворенная жажда познания безконечно разнообразного мира увлекала меня время от времени в далекие поездки. Мне хотелось сравнить климат Таджикистана, доводящий своей летней жарой до изнеможения, с другими прославленными местами Советского Союза. С большим интересом я бродил по берегам величественного Иссык-Куля в Киргизии, добравшись даже до Пржевальска. Несмотря на все красоты этого края, душа не откликнулась на киргизские просторы. Поездка поездом на Байкал открыла без-предельные дали Сибири, когда гудок нашего электровоза несся по таежным сопкам и распадкам на сотни километров туда, где не было ни дорог, ни жилья. Покоренный красотой Сибири, я стоял в тамбуре, открыв дверь и любуясь тайгой.

Где-то под Иркутском поезд остановился на разъезде. Я сошел со ступенек: мне приглянулись трогательные и нежные пионы с синими склоненными головками. Сорвав небольшой букетик, я поставил его в стакан с водой. Тогда мне впервые открылась красота цветов. Сердце распахнулось навстречу этой нежной чистой красоте и словно соединилось с ней. Ошеломленный, я чувствовал, как оно постигает в цветах незримую Божественную суть творения, улавливая невыразимо тонкий и неуловимо прекрасный язык этой красоты.