Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
Господи, ныне Ты дал мне познать, что молитва святым именем Твоим — единственный выход из темницы помыслов для запутавшейся души, пойманной сетями лукавого мира и заключенной навечно в крепчайшие стены непрерывно укрепляющегося невежества, чей создатель — мой оземлянившийся ум. Ты, Боже, опытно открыл душе моей, что куда бы ни обратил свои усилия человек, не имеющий спасительной молитвы и прилагающий все свои силы, чтобы только вырваться на свободу, там лишь крепче укрепляются стены его заключения, еще больше растет его одиночество и отчуждение от людей и еще бдительнее жестокие стражи-страсти
В середине апреля я вышел с Грибзы. Разбуженная вода зелеными буграми вздувалась на валунах. Падая с обкатанных глыб, она разбивалась о камни с шипящим грохотом, как будто ударяла в литавры. Весенний гул проснувшейся реки отдавался эхом в зеленеющих лощинах, словно множество духовых оркестров наполнило праздничным звучанием молчаливый горный простор. Будущее представлялось совершенно ясным, понятным и непременно радостным. Благодатная свобода духа, не имеющего никаких забот и попечений, беспрерывным потоком Иисусовой молитвы орошала изнутри все мое сознание и даже тело, звуча в сердце подобно торжественному гимну. Тем не менее скрытая тревога присутствовала в груди, поскольку я не знал еще во всей достоверности, как пользоваться полученным знанием в повседневных ситуациях, то и дело переворачивающих жизнь с ног на голову. Так и оказалось: проблемы ожидали меня прямо за калиткой скита.
Громкий говор в летней кухне говорил о том, что чаепитие в разгаре:
— О, Симон пришел, вот здорово!
Навстречу поспешно выбежал радостный инок Пантелеймон.
— Благослови! А зимовка в этот раз прошла удачно, так? — спросил он, пытливо разглядывая мое лицо.
— Слава Богу! О чем спорите?
Я не успел дождаться ответа. На порог вслед за иноком вышли его гости: брат Никита и математик из Москвы Николай, а также отец Ксенофонт с неизвестным мне худощавым парнем в подряснике и послушник Аркадий, оставшийся на Псху после отъезда скитоначальника. Мы столпились во дворе и неловко обменялись приветствиями, путаясь в очередности.
— Батюшка, вы вовремя пришли! — объявил отец Ксенофонт. — Мы как раз обсуждаем наши новые варианты, как нам всем лучше распределиться. Заодно познакомьтесь — это послушник Евгений из Ново-Афонского монастыря. К нам просится. С зимы живет на Псху…
— А почему ты, Евгений, ушел из монастыря? — насторожился я.
— Суетно, отче, и хочется подальше от мира. Меня в нем сильно ломало, пока не попал на Псху. Я уже отцу Ксенофонту рассказывал и вам бы хотел поисповедоваться. Надеюсь здесь духовно выздороветь…
— А как твое физическое здоровье?
— Тоже никуда не годится, — пожал плечами Евгений, поглядывая на меня из-под недоверчиво сдвинутых бровей.
— Тогда исповедь, литургия, молитва и послушания — твои лекарства. Если потерпишь все трудности кавказской жизни, непременно выздоровеешь! Только нужно полностью отстать от прежнего греха и дурных привычек. Несколько дней молитвы не избавят тебя от дурных страстей, поэтому не падай
— Прошу ваших молитв, — ответил он со скупым поклоном.
— Вот что, отец, хватит стоять во дворе! Заходи присаживайся, ешь и слушай! — Инок Пантелеймон завел меня в кухню.
Мне налили тарелку борща, придвинули соленые помидоры, огурцы, вареный картофель и пахнущий теплом печи свежий хлеб.
— Как видишь, приехал снова мой брат с другом Николаем. Пока они нам здесь помогали, одна мыслишка у меня появилась… — продолжал геолог. — Хочу с братом податься на Север, истосковался! Помнишь, я тебе рассказывал: болота, дороги песчаные, брусника, клюква, комарики… Есть на Печоре сокровенные места: два дня на лодке плыть. До самого Урала — ни одной души! Вот там с братом хотим келью поставить… Что скажешь?
— Скажу откровенно: отец Кирилл еще в прошлом году говорил, что ты, возможно, уедешь на Север, и был не против, если попросишься… По-моему, тебе тесновато на Кавказе. Север все же пошире будет! Можешь ехать. Если что не получится, возвращайся в скит, — высказал я свои соображения.
— Тогда благослови, отец, на сборы меня и брата! Оставляю тебе весь свой инструмент в ящиках и все семейные серебряные ложки — можете обменять на продукты, вдруг нужда возникнет… Вряд ли я вернусь обратно! Возраст уже не тот, чтобы по стране туда-сюда ездить… А какое будет твое духовное слово, отче Симоне?
— Отец Пантелеймон, во-первых, рад за тебя, что ты в скиту сумел найти свой духовный путь в молитве и, как ни трудно тебе было, но ты все-таки пришел к послушанию!
— Отче, скажу так: насчет своего пути — это верно, но в послушаниях я еще строптив бываю, скрывать нечего…
На лицах братии появились улыбки.
— В том-то и дело, что теперь тебе предстоит взять на себя ответственность за свое спасение. И не только за себя, но и за брата. Что такое духовная свобода? Это значит пребывать в согласии с волей Божией. А чтобы пребывать в ней, благодать желает видеть в нас необходимые духовные качества, прежде всего — смирение.
— Спасибо за доброе слово, отец Симон.
Все задумались: каждый о своем. Упомяну, что жизнь распорядилась иначе: много лет спустя я услышал, что инок Пантелеймон вернулся в Абхазию и поселился где-то возле Сухуми. Но до того времени немало воды утекло.
Я заметил, что иеромонах опечалился, услышав, что его друг собрался на Север, и обратился к нему:
— Отче, а ты как поживаешь? Как молитва?
— Спаси Господи, батюшка! Все хорошо, однако в молитве еще сильно рассеиваюсь. Не знаю, почему, может быть, от усталости на послушаниях?
— Послушаний у нас не так много, чтобы уставать. В основном все наши труды — это самообеспечение, кроме, разумеется, помощи верующим на Псху — исповеди и причащения. Как бы мы ни устали, ум никогда не устает. Понаблюдай за ним: даже при сильной усталости тела он продолжает порождать один помысел за другим. Так?
— Так, отче.
— Устает лишь тело, и только ему нужен отдых. А уму нужен покой от мысленной суеты, в которую мы загоняем сами себя. Но для того мы и вышли из мира, чтобы обрести истинное уединение и покой в духе.