Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
— Мне тоже больше всего по душе уединение, тем более что отец Пантелеймон уезжает. Он был мне как старший брат… — Отец Ксенофонт с печалью посмотрел на своего друга. — Тогда благословите мне построить повыше, на ореховой поляне, небольшой шалашик?
Этот вопрос слегка озадачил меня.
— А кто же будет служить литургии здесь в скиту и на Псху, если ты отделишься?
— Отче, не беспокойтесь! Как мы договаривались, я буду спускаться сюда по воскресеньям, а большие праздники в селе по-прежнему на мне, пока кто-нибудь
— Если так, то можешь уйти на поляну. Бог благословит! Кто же тогда в скиту остается?
Во время нашей беседы послушник Аркадий смотрел на меня умоляющим взглядом:
— Батюшка, если благословите, то я бы хотел жить в скиту, который мне очень нравится. А Иверскую икону Матери Божией я всей душой люблю! — добавил он.
Евгений вмешался в нашу беседу:
— Отец Симон, благословите и мне поселиться в скиту, а то на Псху сильно уж суетно и среди женщин крутиться нет охоты…
Я посмотрел на москвича:
— Как ты, Аркадий?
— Как благословите, батюшка.
Мы распределили новым насельникам скита две наши комнаты. Послушника Аркадия, как благоговейного человека, я решил поселить в дальней комнате, где прежде совершали литургию. Евгению отдали маленькую кухню, где жил инок Пантелеймон. Новый послушник остался доволен:
— Койка подвижника! — пошутил он. — У меня теперь одна надежда — на чудо, хотя бы здоровье вернуть! Правильно я понимаю, отец Симон?
— Лучше всего поставить себе целью спасение, а здоровье к нему обязательно приложится! В жизни мне приходилось видеть, как люди в горах выздоравливали. Так, отец Виталий, который нас поддержал во время войны, выздоровел от последней стадии туберкулеза в горной пустыне, и еще трудился, грузы носил.
— А где он сейчас? — спросил Анатолий.
После болезни старец еще лет десять в Тбилиси людей окормлял. Там и его место упокоения. Он говорил, что все, кто после чудесного исцеления не выздоравливают душой, заболевают снова и тогда уже чуда не происходит.
— Это нужно запомнить. — Послушник Евгений задумался. — А пока благословите, я во дворе поставлю палатку, рядом с гостями, — попросил он.
— Отче, вы сначала подскажите, как нам жить-то вдвоем? — засомневался Аркадий. — Мы же совсем не знаем друг друга…
— Так как у нас скит, то послушание у вас должно быть на первом месте! Вот и пребывайте в послушании. Аркадий приехал в скит раньше, значит, он — старший, а Евгений пусть поживет на испытательном сроке: присмотрится к нам, а мы к нему, — объяснил я.
— Да, отче, когда вы в скиту, это понятно! — заметил новичок. — Но что делать, когда вас нет?
Отец Кирилл говорил нам в Лавре, что уступать людям — это великое умение. — Заметил я. — Благодаря ему приобретается мир душевный, который выше всех дел на свете, а с ним приходит и молитва.
— А если захочется что-нибудь сделать нужное и полезное
— Слушай, Евгений, инициатива важна для мира и для мирских, а послушание — для послушников и монахов! Так нас учили в Лавре. Во всем полагайся на Аркадия и подчиняйся ему.
— Хм, подчиняйся… А если он чего-то не знает, как же ему подчиняться?
— Если возникнут недоумения, спрашивайте совета у отца Ксенофонта. Он неподалеку свой шалаш поставит.
— Тогда ладно, — согласился Евгений.
Послушник Аркадий сидел, раздумывая о нашем разговоре.
— Батюшка, а если молитва Иисусова не дается, что делать?
— В этом случае хороши каноны и акафисты, особенно монашеское правило. Читайте его, не опуская ни строчки, каждый день. В этих церковных молитвах душа находит свою собственную благодать, пусть пока и малую. А когда сердце начинает тянуться к Богу, ему более всего нужна Иисусова молитва, и оно само приходит к тому, что любит ее больше всех остальных молитв.
— Спаси вас Христос, отче. Мне очень по душе Акафист священномученнику Харалампию, можно его добавить к монашескому правилу?
— Читай его отдельно от правила, когда чувствуешь расположение помолиться этому святому. А теперь, отцы и братия, помолимся, а то мне еще палатку нужно ставить…
Быстро наступающие сумерки заставили меня поторопиться.
Мы разошлись, а я начал возиться со своей палаткой возле дома. Послышались шаги. Оглянувшись, я увидел Аркадия:
— Батюшка, давайте я вам помогу.
По его виду было заметно, что он хочет что-то сказать:
— Отче, а я все-таки побаиваюсь жить с незнакомым человеком…
— Аркадий, одному скит не потянуть, очень тяжело. Смиряйся, уступай — это твой путь спасения. За лето, пока мы вместе, все определится.
— Ох и жизнь пошла! Куда ни кинь, всюду клин! Везде свои скорби: и на Псху, и в скиту! — пригорюнился он.
— Не следует делать из скорби культ, Аркадий. Ты же послушник! Если возьмешь себе за правило, что всякие скорби — всего лишь помощники духовному росту, будет легче.
Наклонив голову, этот добрый человек покорно слушал мои советы. Но внезапно какая-то затаенная идея озарила его лицо:
— В таком случае, батюшка, прошу у вас благословения на монашеский постриг!
— Это хорошее пожелание, дорогой мой, но ты пока поживи в скиту, помолись, поучись послушанию. Бог даст, если увижусь с отцом Кириллом в Лавре, спрошу о тебе.
Аркадий отошел успокоенный.
В вечернем белесом сумраке кто-то у палатки негромко прочитал молитву. Я выглянул:
— А, отец Ксенофонт! Слушай, как твое мнение насчет нового послушника?
— Евгения? Он мне нравится, а как вам — не знаю. Мое мнение такое: пусть живет в скиту… Батюшка, а все-таки зря вы отправляете отца Пантелеймона. Он здесь нужнее.