Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
С благословения Лавры я начал все чаще уходить в скалы и на кручи Афона. Отец Агафодор, сострадая мне, помогал заносить продукты в высокогорье. Исследовать гору я начал с круч над скитом Агиа Анна, ища места для молитвы, осматривая попадающиеся гроты и пещеры. В некоторых гротах я находил следы некогда живших там аскетов: ветхие доски, служившие когда-то ложем для их натруженных тел, или остатки одежды и кухонной утвари: черепки глиняных кувшинов, деревянные ложки, кресты из грубо сколоченных дощечек, разрушенные дождевые цистерны.
На одном остром скальном выступе с грандиозным видом через залив
Страх закрался в мою грудь. Пугающие рассказы греков об албанцах, которые все наркоманы и грабят келиотов, пришли мне на память. Послышался треск кустов, мулы остановились рядом с палаткой. «Все, нашли-таки меня…», — в отчаянии пронзила сердце чудовищная мысль. Однако человеческих голосов не было слышно. Перекрестившись и взяв фонарик, я осторожно вылез из своего укрытия: два мула мирно стояли в кустах неподалеку, позвякивая колокольчиками. Как они нашли ночью мою палатку и для чего пришли, так и осталось непонятным. Стараясь не шуметь, я отогнал мулов подальше, на тропу, где их утром забрали албанцы-погонщики. Мою палатку они не заметили.
В одну из ночей разразился жуткий ураган. Ветер что есть мочи трепал и рвал мое тонкое сооружение, но парашютный шелк выдерживал его сокрушительные порывы. Послышался треск рвущихся веревочных креплений. Я выполз наружу: рев и свист шторма обрушились на меня. Снова связав стропы и привалив их камнями, я забрался внутрь палатки, хлопающей полотнищами, словно подстреленная птица. Ураган, не стихая, рвал и скручивал ее. Нейлоновые веревки вновь порвались с гулким треском. Опасаясь, как бы ветер не сбросил меня в пропасть, я схватил руками бьющиеся в воздухе стены моего убежища, чувствуя, как временами меня приподнимает от земли вместе с палаткой. До самого рассвета пришлось сражаться со штормом, крича во весь голос молитву и удерживая руками свое хрупкое укрытие. Под утро ветер немного утих и мне удалось забыться тяжелым сном.
Когда я спустился в каливу, отец Агафодор уже делал вручную ладан из кедровой смолы и ароматных масел. Я попробовал встать с ним рядом за работу, но сильный запах масел и взвесь талька, висевшая в воздухе, вызвали во мне судорожный кашель.
— Одевайте, батюшка, маску! — посоветовал мне ладанный мастер.
Но даже в маске я задыхался: легкие не выдерживали подобного истязания.
— Ладно, отец Симон, оставьте. Может, мы придумаем вам другое рукоделие, — успокоил он меня.
Несмотря на некоторые успехи в обустройстве нашей отшельнической жизни, жить без совета с опытным духовником-греком среди незнакомых афонских традиций представлялось нам затруднительным. Отец Агафодор вспомнил о знакомом ему игумене маленького монастыря под Фивами,
— У греков духовником может быть лишь тот монах, которого назначит епископ. Обычно это очень мудрый опытный батюшка с сильным даром рассуждения. Он периодически ездит по епархии и посещает приходы, где исповедует людей. Другие священники без подобного благословения не могут быть духовниками…
Это меня заинтересовало. Понимая, насколько важно для нас иметь близкого и доверенного духовника, иеромонах вспомнил еще одного знакомого в Салониках, архимандрита Илиодора.
— Вы, батюшка, можете повидать обоих. Кто из них вам будет больше по душе, к тому и будем ездить.
Я согласился. Отец Илиодор оказался очень симпатичным добродушным монахом, окруженным множеством приехавших к нему чад. Он тут же заставил всех, старых и молодых, поцеловать нам руки, запретив мне уклоняться от этого обряда.
— Люди целуют не твою руку, патер, а лобызают десницу Самого Христа!
Исповедовал он людей в канцелярии, сидя за столом, в то время как кающийся излагал ему свои грехи и проблемы в свободной беседе. Узнав, что мы хотим добраться до Фив, он снабдил нас деньгами на дорогу и, в придачу, положил в наши рюкзаки бутылки с вином для литургии.
Патер Нектарий встретил нас на своем мини-джипе: седовласый, умный, эрудированный, он с первого взгляда производил сильное впечатление. К тому же он оказался еще духовным писателем и серьезным почитателем святителя Луки, о котором написал несколько книг и сделал цикл передач на телевидении. После отдыха в монастыре, расположенном на вершине горы, он активно начал нас знакомить со всеми святынями — от Фив до Пелопоннеса. Столько святынь сразу я не видел никогда. К ночи они все смешались в моей голове. Помню вечерний мелкий дождик. Мы стоим в полной темноте и архимандрит, указывая рукою куда-то вверх, произносит:
— Если бы сейчас было светло, вы бы увидели в огромной пещере один из известнейших монастырей Греции — Мега Спилео. Но вы можете представить его в своем воображении…
Он великодушно полностью оплатил нам обратный путь и посадил в автобус, следующий в Салоники. Расстались мы с ним, как с давним другом.
— Отцы, если понадобится помощь с визами, обращайтесь ко мне, у меня знакомый консулом в Москве работает… — на прощание сообщил он.
И с отцом Нектарием, и с отцом Илиодором пришлось встретиться еще не раз, и они всегда помогали нам словом и делом, укрепляя в афонской непростой жизни. Прекрасные, замечательные люди, спаси их всех Господь!
— Ну, как ваши впечатления, батюшка? Правда хорошие духовники? — мой друг сделал все возможное для меня и ожидал ответа.
— Конечно хорошие, даже очень! — согласился я. — Но к отцу Нектарию далеко ездить, а у отца Илиодора полно мирян, особенно женщин. Будем искать духовников на Афоне.
Мы опять направились в Лавру к игумену Филиппу. Поднимаясь по ступенькам в канцелярию, я наставлял иеромонаха:
— Отец, спроси у Геронды, как нам быть? Старец Ефрем Катунакский, которого мы очень почитали, умер, а посоветоваться о духовной жизни не с кем. Что скажет отец Филипп?