Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
Как спастись мирянину? Отдай тело служению Богу и людям, язык — молчанию, а сердце — молитве.
Как спастись монаху? Посели тело в келье, Иисусову молитву посели на устах и в сердце, а ум — во внимании.
Справедливость прогоняет Христа, а милость привлекает Его в наше сердце.
Даже один раз послушаться старца лучше, чем два раза в день причаститься без послушания.
Кто в молитве упирается в стену? Тот, кто печалит старца и его чад.
Как ты относишься к своему старцу, так к тебе относится Христос.
Тот, кто небрежен в послушании, не находит
Слушая старца, научаешься, как слушать Бога.
Книги нужны для понимания, а старец нужен для спасения.
Аскетика выше благочестивых попечений, но хранение себя выше аскетики.
Что отверзает ум? Благодать. А что ее привлекает? Усердие в спасении.
Пребывай в своей келье, и она всему тебя научит. А если научишься неисходно пребывать в своем сердце, оно все тебе откроет.
Ум насыщается заботами и попечениями, а душа — молитвой и созерцанием.
Кого жаль больше всего? Того, кто свою жизнь отдает послушанию, а свое спасение — праздным разговорам.
Бессонница — это средство дьявола отнять у нас молитву, перевозбуждение — дьявольское средство уничтожить ее, а бесстрастие — наше средство пребывать в Боге, попирая дьявола.
Демон празднословия сторожит врата бесстрастия, а Ангел благого молчания беспрепятственно вводит в них.
Бесстрастие есть противоядие от страстей, а смирение есть противоядие от смерти.
Бессмысленно говорить о бесстрастии с празднословным, а о спасении — с горделивым.
Что есть просвещение сердца? Свет Духа Святого.
Что мешает просвещению сердца? Рассеянность.
Кто быстро приходит к бесстрастию? Тот, кто стяжал чистую совесть.
У кого чистая совесть? У кого нигде в мире нет ни друзей, ни врагов.
Кто истинно молится сердцем? Тот, кто научился молиться из сердечной глубины.
Что быстрее всего учит бесстрастию? Несчастья. А что быстрее всего утверждает в бесстрастии? Отказ от счастья.
Безмолвие очищает ум для Христа, а Святой Дух соединяет ум со Христом.
Как нам радостно идти к Богу, так Ему радостно вести нас к спасению.
Всех люби, но ни с кем не дружи, ибо спасение есть любовь.
Кто истинно любит Бога? Тот, у кого ум не отрывается от Него, даже если тело охвачено огнем.
Поскольку святыми могут стать все люди, то презирать людей и относиться к ним с высокомерием значит не понимать сути Православия.
Если ты возмущаешься недостатками других, вспомни, что подобное возмущение есть грех только твоего ума, который подлежит покаянию.
Неустанно добивайся стяжания добродетелей, и твое созерцание станет одухотворенным благодатью Святого Духа.
ЧАСТЬ 4
СВЯЩЕННОЕ БЕЗМОЛВИЕ
«СТРАШНАЯ» КАРУЛЯ
Поистине, Боже, да не будут купола наших земных храмов выше наших душ, сотворенных Тобою! Что станет с нами, если храмы земные станут просторны, а наши души — узки? Не устыдимся ли мы золота рукотворных домов молитвы, когда внутренность сердец наших останется в запустении? Когда в церквях наших свечей
В Салониках мы с отцом Агафодором, теперь уже иеромонахом, пришли на автобусную остановку еще в темноте, в шесть часов утра, чтобы попасть на утренний паром в Уранополисе, пограничном городке Афона. Слегка накрапывал дождь. До приезда автобуса собралась порядочная толпа паломников, среди которых находился греческий иерей. Из-за угла пьяной походкой неожиданно вышел подвыпивший грек, что для греков — редкость, и, подходя к каждому из толпы отъезжающих, хриплым голосом просил денег. От него неприятно разило вином. Никто не подал ему ни драхмы. Все молчали. Пьянчужка остановился напротив меня:
— Патер, дай мне несколько драхм!
Я тоже молчал, не желая подавать пьяному милостыню. Он разошелся:
— Эх вы, богословы, академики, монахи! Все-то вы знаете, а дать бедному человеку несколько драхм жалеете!
Насколько я понял, нищий был очень обижен, поэтому я не знал что делать. Мой друг шепнул:
— Не надо, батюшка, не давайте ему! Пьяницам не подают…
Внезапно иерей, стоявший позади меня, подал просящему какие-то деньги.
Тот поблагодарил и тут же удалился в темноту, покачиваясь. Но что-то неприятным осадком осело в душе, словно я был виновником этой ситуации.
Рассвет застал нас в Уранополисе. Большой белый паром уже стоял у причала, откуда нам предстояло плыть в Русский монастырь святого великомученика Пантелеймона. Огромные фуры, одна за одной, неторопливо въезжали на палубу корабля. Несколько полицейских сдерживали толпу паломников, нетерпеливо пытавшихся попасть на паром.
— Паракало, перименэтэ, перименэтэ! — осаждали они сгрудившуюся у входа толпу людей. Среди них выделялась группа русских мужчин:
— Мы русские паломники! Едем помолиться святыням. Что вам еще нужно? — горячась, доказывали они вразнобой полицейским.
— Они же русского не знают, что вы им толкуете? — недоуменно обратился к ним кто-то из монахов, с сумкой через плечо, по-видимому, серб.
— Все они знают, только прикидываются, — отвечал ему бойкий парень с рыжеватой бородкой. — Документы у нас в порядке, чего задерживают?
Полиция, тщательно проверяя разрешения на въезд на Афон, начала пропускать пассажиров. С шумом и прибаутками русские паломники поднялись на паром и столпились у борта. Вслед за ними взошли на палубу и мы с отцом Агафодором.