Птицы, звери и родственники
Шрифт:
– Ради муттер никаких денег не жалько, – сказал он и сунул ей в руку остатки банкноты. – Храните ее, муттер, как сувеньир.
– Ау! – донесся, вторясь эхом, жалобный крик.
– А вот и Дональд, – гордо сказал Макс.
– Где же он? – спросила мама.
– Не знаю, – ответствовал Макс. – Если он хотеть запрятаться, так он запрятаться.
Лесли прошел к задней двери и распахнул ее.
– Дональд! – позвал он. – Ты здесь?
– Ау! – раздался дрожащий крик со слабым резонансом.
– Боже! – сказал Лесли. – Этот полоумный недоносок свалился в колодец.
В саду позади кухни
– Ау, – застенчиво сказал он.
– Дональд, какого черта, брось дурить, – разъярился Ларри. – Вылезай сейчас же! Если упадешь в воду, утонешь! Не то чтобы меня это больно волновало, просто испортишь нам воду в колодце.
– Не испорчу, – сказал Дональд.
– Дональд! – воззвал Макс. – Мы ждать тебья! Вылезай! Там же холедно! Вылезай – попьем чайку с муттер и поговорим о твоей книга.
– Вы настаиваете? – спросил Дональд.
– Да, да, да, еще как настаиваем! – нетерпеливо сказал Ларри.
Дональд медленно и мучительно карабкался по трубе, а мы следили за каждым его движением затаив дыхание. Когда он оказался в пределах досягаемости, Макс и все члены нашей семьи нагнулись, дружно ухватили его за разные части тела и благополучно вытащили наружу. После чего мы сопроводили гостей в дом и поили горячим чаем, пока они хоть с виду не протрезвели, насколько это возможно после бессонной ночи.
– Пожалуй, теперь вам лучше поехать домой, – твердо сказал Ларри. – Завтра встретимся в городе.
Пошли провожать гостей на веранду. Повозка была на месте. Лошадь в оглоблях понуро свесила голову. Вот только возницы и след простыл.
– У них был извозчик? – спросил меня Ларри.
Я искренне признался, что был так очарован светом канделябров, что не обратил внимания, есть у них кучер или нет.
– Я буду за кучера, – сказал Макс. – А Дональд мне запоет.
Дональд осторожно расположился на задней скамейке и взял канделябры, Макс сел на козлы. Он хлестнул кнутом, как заправский кучер, и лошадь, выйдя из коматозного состояния, вздохнула и повезла повозку.
– Покойной ночи! – крикнул Макс, взмахнув кнутом. Мы проводили их взглядом, пока они не скрылись из виду за оливами, затем вернулись в дом и, вздохнув с облегчением, закрыли входную дверь.
– Право, Ларри, нельзя же приглашать гостей в такую пору, – сказала мама.
– Да я вовсе не приглашал их в такую пору, – раздраженно сказал Ларри. – Сами пришли. Я просто сказал им: приходите, выпьем.
В этот момент кто-то забарабанил кулаками во входную дверь.
– Ну, я пойду, – сказала мама и живехонько взбежала вверх по лестнице.
Ларри отворил дверь. На пороге с растерянным видом стоял возница.
– Где мой каррокино? – заорал он.
– А сам-то ты где был? – парировал Лари. – Кириос сами поехали.
– Так они украли мой каррокино? –
– Разумеется, они его не крали, балбес! – сказал Ларри, окончательно выведенный из терпения. – Им нужно было в город, а где ты шлялся, неизвестно. Вот они и укатили. Беги быстрей, может, еще догонишь.
Моля о помощи святого Спиридона, бедняга кучер со всех ног бросился сквозь оливковую рощу и помчался по дороге.
Не желая упускать заключительную сцену разразившейся драмы, я тут же побежал на наблюдательный пункт, откуда открывался прекрасный вид и на поворот к нашей вилле, и на дорогу, ведущую в город. Повозка как раз прошла поворот и бойко катила по направлению к городу. Дональд и Макс распевали счастливыми голосами. В этот момент кучер выскочил из оливковой рощи и, выкрикивая проклятия, бросился за ними в погоню.
Пораженный, Макс взглянул через плечо.
– Фолки, Дональд! Держись крьепче! – заорал Макс и принялся безжалостно охаживать кнутом несчастную клячу, и та со страху перешла в галоп. Впрочем, галопом такой бег называется только у лошадей Корфу – как ни старалась бедная животина, преследователь неотступно бежал в десяти шагах позади повозки, изрыгая проклятия и чуть не плача от ярости. Макс, вознамерившись любой ценой спасти товарища, все яростнее нахлестывал кобылку, а Дональд, свесившись за задний борт, время от времени кричал: «Ба-бах!» Наконец вся кавалькада скрылась из виду.
На следующее утро за завтраком все мы чувствовали себя слегка заезженными. Мама суровым тоном читала Ларри нотацию относительно тех, кто является за выпивкой в два часа ночи. Как раз в этот момент подкатила машина Спиро, и вот он уже вразвалочку восходит к нам на веранду, неся в руках огромный пакет, завернутый в коричневую оберточную бумагу.
– Это вам, миссисы Дарреллы, – сказал он.
– Мне? – молвила мама, надевая очки. – Что бы это могло быть?
Она осторожно развернула обертку. Там внутри сияла словно радуга огромная коробка шоколадных конфет – самая большая, какую я когда-либо видел за всю свою жизнь. К ней была пришпилена белая карточка, на которой красовалась надпись, выведенная явно трясущейся рукой:
«УМОЛЯЕМ, ИЗВИНИТЕ НАС ЗА ВЧЕРАШНЮЮ НОЧЬ.»
Дональд и Макс.
Глава восьмая. Совы и аристократия
Наступила зима. В воздухе стоял запах дыма – это сжигали оливковые сучья. Ветер хлопал и скрипел ставнями, гонял по темному, нахмуренному небу стаи птиц и опавшие листья. Бурые горы на материке уже надвинули лохматые снеговые шапки; дождь заполнял размытые скалистые долины бушующими пенистыми потоками, которые мчались к морю, унося с собою грязь и обломки. Достигнув моря, они растекались по палубой воде словно желтые вены, усеивая поверхность луковицами морского лука, бревнами и причудливо изогнутыми ветвями, мертвыми жуками и бабочками, пучками бурой травы и обломками камыша. Прорвавшись из-за убеленных вершин Албанских гор, на нас налетали бури, то осыпая тучами белых хлопьев, то окатывая струями пронизывающего до костей ливня, побеги молний расцветали и угасали, будто желтые листья папоротника.