Птицы
Шрифт:
– Она тебе и о нем рассказала?
– Я всегда знал, кто это такой. Самый опасный человек в городе, тот, о ком ходят жуткие слухи…
– Ты ошибаешься, Конрад. Он не человек…
– Что это должно значить?
Корнелиус Фергин поморщился.
– Бесполезен. Ты ничего не знаешь…
Он швырнул карты на стол, и, распавшись, вне всякого сомнения, случайно, несколько карт сложились в лучшую возможную комбинацию трольриджа – в «мотыльков».
Корнелиус поднялся на ноги, и Конрад отпрянул, тем самым вызвав снисходительную
– Что ж, – сказал Птицелов, – мне не остается ничего, кроме как выяснить все самому. Не стоит так трястись, Конрад, я не убью тебя. Если ты не дашь мне повода. Ты же понимаешь, что, если вздумаешь доложить обо всем этой дряни с седьмого этажа, я перережу тебе глотку?
Это было сказано без излишнего драматизма, это, по сути, была даже не угроза – просто озвученные причина и следствие.
– Я… н-не… ничего ей не скажу…
– Ты же хочешь сохранить свою жизнь, Конрад, верно? Мы заключим сделку: держи рот на замке и не высовывай нос за дверь, и я тебя не трону. В память о нашей… дружбе…
Сказав это, Птицелов вытащил из середины колоды карту и швырнул ее на стол. Конрад Франки опустил взгляд, и во рту у него пересохло.
Перед ним лежала худшая карта из возможных. Та, что отменяла все ходы и блефы, та, что рушила любую комбинацию. Карта, которая мгновенно останавливала партию.
Перед ним лежала «смерть приходит в полночь»…
…Пластинка на радиофоре медленно вращалась, ручка завода поворачивалась, и рог чуть подрагивал.
Корнелиус Фергин сидел в кресле и, склонившись над записывающим раструбом, наговаривал послание:
«Здравствуй, Финч! Это дедушка. Конечно же, ты догадался, что ручка для радиофора в пустом ящике лежит там не просто так…»
Корнелиус пытался говорить как можно спокойнее, пытался сделать вид, что ничего не произошло, что все по-прежнему. И все же то и дело ловил себя на том, что сам не верит своим словам. Было очень тяжело лгать после десятилетия в теле честного человека, было тяжело отыскивать в себе интонации доброго дедушки, прекрасно понимая, что ни дедушки, ни того, к кому он обращался, не существует.
Напрашивался вопрос: зачем он вообще это записывает, если теперь точно знает, что Финч не его внук. Для чего все это нужно, если после окончания бури все уже перестанет быть важным?
«Нужно выиграть немного времени… Да и мальчишка слишком хорошо играл свою роль – он заслужил хоть какое-то послание… напоследок…»
«…Еще раз прошу: за меня не переживай – я вернусь сразу же, как разберусь с делами. И ни в коем случае не думай, что я сбежал, бросив тебя одного. Знай, что я тебя люблю и не ушел бы, если бы у меня был выбор. Особенно перед бурей…
И
Из прихожей донесся перезвон колокольчиков – кто-то позвонил в дверь.
Корнелиус поднял голову.
«Проклятье! – подумал он. – Кого там еще принесло? Не вовремя!»
Приблизив губы к раструбу, Корнелиус быстро проговорил в него:
«Мне нужно идти. До скорой встречи…»
После чего остановил запись, вытащил рукоятку из бока радиофора и поставил на него стопку газет.
Подойдя к двери, он грубо осведомился:
– Кто там?!
– Это я, – ответили с той стороны двери.
Корнелиус нахмурился.
– Я ведь сказал тебе не высовывать нос из квартиры, Конрад. Убирайся!
– Нет, я не уйду! Я должен сказать тебе кое-что важное…
Корнелиус открыл дверь и, не задерживаясь в прихожей, направился в свою комнату. Конрад Франки суетливо потопал следом.
– У меня нет времени слушать твои бредни, Конрад, – бросил Корнелиус на ходу.
– Ты уходишь?
– Моя жизнь здесь подошла к концу. Меня ждет работа.
Он вошел в комнату, и Конрад последовал за ним. Старый шпион застыл у двери, расширенными от страха глазами глядя на то, что лежало на кровати. Уже собранный и готовый к вылету винтокрыл, трость с рукоятью в виде головы ворона, бесшумный пружинный револьвер, костюмный чехол и раскрытый чемоданчик: внутри, под ремешками, разместились ножи, иглы, склянки с медленно действующими ядами и прочие инструменты, назначение которых Конраду Франки прекрасно было знакомо, учитывая, что точно таким же «набором интересующегося джентльмена» он пользовался во время войны и сам.
– Для кого это? – спросил старый шпион дрогнувшим голосом.
– О, мой компаньон не довел дело до конца, и теперь я должен узнать все сам, – ответил Корнелиус.
Выдвинув один из ящиков гардероба, он положил туда ручку от радиофора, после чего захлопнул чемоданчик – щелкнули замки. Повесив на пояс револьвер, хозяин двенадцатой квартиры взялся за чехол.
– Ты пришел, чтобы что-то сказать, – напомнил он.
– Не делай этого, Корнелиус, – взмолился Конрад. – Прошу тебя…
– Я должен. У меня есть работа. Мой долг…
– Это больше не твоя работа! Это все в прошлом!
Корнелиус искоса глянул на него и вздохнул.
– Прошлое всегда рядом, Конрад. Оно только и ждет своего часа, чтобы напомнить о себе.
– Я тебя знаю. Ты не хочешь идти.
– Нет, друг мой, ты меня не знаешь. Я жил чужой жизнью, пора и честь знать.
– Одумайся!
Конрад подошел и положил руку Корнелиусу на плечо. Тот дернулся:
– Не смей!
– Ты не должен уходить! Я тебя не пущу!
Корнелиус в ярости повернулся к нему и схватил его за воротник шлафрока.