Публичное одиночество
Шрифт:
И война для него стала «мать родна» – единственная возможность дальнейшего существования. На вопрос: «Котов, что ты будешь после войны делать?» – он отвечает: «Застрелюсь!» Котов не может себя представить в пиджаке, ходящим на работу, когда он сдал всех. Жену, тещу, всех. Всех…
Поэтому для Котова круг замкнулся, у него даже обнаруживаются признаки эпилепсии в виде припадков в какие-то моменты. Особенно когда вспоминается Надя, перед которой он себя чувствует более всех виноватым. Таким образом, внутренне, при всем ужасе, который ждет впереди, для него война –
Лагерь разбомбили…
Котов с товарищем остаются в живых и оказываются на свободе. Вокруг – чудовищное, абсолютно чудовищное отступление. (Должен вам сказать, это зрелище должно быть реально чудовищным. Мы нашли фотографии: конные немцы, и от пыли на немцах противогазы, и на лошадях противогазы; зрелище абсолютно апокалиптическое… Это не отступление уже – паника.)
Котов попадает в эту мясорубку, его берут, он оказывается в штрафбате, и дальше начинается как бы одиссея Котова.
А Надя вместе с воспитанниками детского дома для детей врагов народа параллельно с этим движется по войне навстречу. (XI, 2)
(2003)
Ведущий: Каким будет Сталин в вашем фильме?
Его будет совсем немного там, но он ключевое значение будет иметь для героя. Тем более что те, кто видел первую часть «Утомленных солнцем», в контексте понимают, что отношения связывали их достаточно неформальные. Здесь он совсем небольшую роль играет, но «поворот» как раз заключается именно в память этих отношений.
Какой будет любовь в вашем фильме?
Оттаивающей…
То, что произошло с героями, конечно, может разрушить любого. Это будет огромное преодоление той стены, которая возникла, которую поставила между ними судьба.
И насколько они ее преодолеют, я пока еще не знаю.
Какой будет Россия в вашем фильме?
Ну, если бы я был туристом, я мог назвать ту или другую. Но у меня другой нету, какая есть – моя.
Моя! (V, 16)
(2003)
Интервьюер: А что происходит с вашим сценарием «Утомленные солнцем – 2»?
Надеюсь, что в конце января <2004 года> я закончу сценарий.
О близком завершении этого сценария Вы объявляете уже несколько лет. Почему так долго пишете?
Тут есть много разных причин.
Прежде всего, не могу работать в Москве, потому что постоянно что-то отвлекает. Но самая главная сложность заключается в том, что, куда бы я ни кинул свой взор, в какую бы книжку ни заглянул, все время возникает клише фильмов, которые уже были.
А мне бы хотелось обязательно сделать кино другое, найти новый язык, не оскорбляющий традиций военного кино. Если проследить наше движение по сценарию – и по характерам, и по фактологии, – то можно увидеть, как мучительно мы ищем.
Потому что самое сложное – найти тот единственный
Бюджет «Утомленных солнцем – 2» будет еще больше, чем у «Сибирского цирюльника»?
Нет, не больше.
Мы бы и «Цирюльника» сняли дешевле, если бы наши западные продюсеры не пошли по пагубному пути продюсирования картины в России своими силами, оттуда. Если бы мы сами занимались менеджментом, «Сибирский цирюльник» стоил бы пятнадцать миллионов. А они везде платили втридорога. Они были наслышаны о том, как у нас бюджеты осваивают, не решились нам доверить и заплатили сорок три миллиона…
А в «Утомленных солнцем – 2» будет несколько очень серьезных, сложных, больших сцен – первое отступление, первый бой Котова, цитадель и баржа. И мне предстоит многому научиться, потому что есть вещи, которые я просто не знаю, как делаются.
Правда, не знаю.
Каким образом Вы собираетесь учиться?
Думаю, что найду кого-нибудь, может быть, даже Егора Кончаловского. Его «Антикиллер» – не близкое мне кино, я и Егорушке это сказал. Но он – мастер. Он научился делать то, чего я делать не умею и чему я должен учиться, чтобы свободно себя чувствовать в том, что называется спецэффекты.
И я буду с удовольствием учиться, мне это интересно.
Снова будете работать с французским продюсером?
Не знаю.
Если честно, я бы не хотел брать иностранных денег. Уж больно много они ставят условий. А потом, мне бы хотелось быть более свободным биологически. Потому что когда мы говорим об эпохе императора Александра III – это одно дело, а когда мы говорим о войне Великой Отечественной, там другая мера условности…
Какова ваша главная идеологическая задача?
Мне хочется сделать страстную и увлекательную картину. Где первые дни войны были бы показаны так, как я их представляю себе. Я читал очень много документальной литературы, не опубликованной раньше, и был поражен тем, с чем воевали наши люди, с какой машиной, с какой фантастической армией. Историк Кавад Раш пишет, что советские военные историки отняли победу у советского народа, показывая немцев идиотами и безмозглыми кретинами. А немцы были фантастической армией, достаточно вспомнить, что Европа пала – страна за страной – за пять дней…
И как советские солдаты их остановили и развернули обратно, что произошло?! А тут еще «ни шагу назад!», заградотряды, расстрелы… Я не могу объяснить этого, но я действительно живу этим уже три с половиной года.
И я понимаю, что она бесконечна, эта война… (I, 101)
(2004)
Интервьюер: Каких размеров кинофреску Вы собираетесь создать?
Четыре часа. Два по два.
Два фильма по два часа двумя отдельными выпусками?