Публицисты 1860-х годов
Шрифт:
— Эта чашка для тебя, пей. Хочешь с ромом или без? Я пью чистый. Ну, как, вкусно? Пил ли ты где-нибудь когда-нибудь такой кофе?
— Нет, даже в самых лучших гостиницах отелях Ниццы никто не готовит подобного.
— Это мой секрет, брат. Зайцев что-то не идет. Нужно за ним послать. Я расскажу тебе о своем распорядке дня и как ты должен вести себя. Знай раз и навсегда, что в 11 часов утра, как и сегодня, я приглашаю тебя к завтраку. В половине первого мы идем с Зайцевым п другими в какое-нибудь кафе, где читаем газеты, пьем пунш, болтаем, а потом гуляем до 4 часов. Затем я до 8 часов сплю, потом пью чай пли сельтерскую н иду к кому-нибудь до 10 вечера. Затем всю ночь до 5 утра я — как вчера пишу. Так складывается мой день. Как видишь, упорядоченная жизнь. За мной наблюдают шпионы, но результатов у них нет, потому что у нас все скрыто. Джакомо — надежный человек. И ты, смотри, чтобы жить спокойно, не болтай без нужды в кафе.
— Восемь с половиной вершков, — ответил Соколов.
— У меня 12 с половиной вершков, у Зайцева — шесть [24] . Ты сейчас услышишь, как дети, увидев меня, начнут кричать: Evviva Michaele!
В этот момент в столовой появился Джакомо. Бакунин н Соколов начали, как условились, кричать: «Соrragio, speranza, perseveranza» [25] . Едва он ушел, как появился Зайцев. Увидев Соколова, он бросился к нему, заключил в объятия и расцеловал.
24
1Вершок — 44–45 миллиметров; поэтому эти данные совершение непонятны, н, возможно, здесь ошибка переводчика или моя; соотношение роста всех троих передано правильно, так как Зайцев был маленький. — Примеч. Неттлау . Между тем в старину на Руси была принята следующая мера роста: два аршина и столько-то вершков. Аршин, как правило, не назывался. Если учесть, что аршин равен 0,711 метра, то рост наших героев был следующий: Бакунина — 1,98 метра, Соколова — 1,80 метра, Зайцева — 1,69 метра.
25
1Смысл этой церемонии не совсем ясен. Это был скорее всего призыв к мужеству, надежде, терпению до тех пор, пока хозяин не получит свои деньги.
— Какими путями ты здесь? И почему ты заранее не написал, что приедешь? Впрочем, ты всегда был чудаком! [26]
— Ну, пойдем, пойдем, — прервал их Бакунин и повел их в свое кафе.
По дороге малыши, которые их тут же окружили, и в самом деле сопровождали их криком:
— Evviva Michaele!
В кафе за стаканом пунша мы начали беседовать в основном о Цюрихе и о задуманной газете [27] . Соколов рассказывал, как Лавров принял Росса и как он ему прямо заявил, что он (Лавров) будет единственным редактором, а Смирнов — его секретарем.
26
23. Ралли рассказывал, что при этой встрече Зайцев сказал Бакунину, показав на Соколова:
27
3По-видимому, речь идет о журнале «Вперед», редактировать который было поручено Лаврову.
— Это означает, что они разошлись, — сказал Бакунин.
— Вы правы, — заметил Зайцев. Я уже давно знаю этого философа Лаврова. Мы с ним никогда не сможем договориться…
— Теперь, — продолжал Бакунин, — Росс на наши общие деньги организует типографию, а мы вместо газеты будем издавать книги. Ты — сторонник Прудона и должен написать в его защиту брошюру против «Нищеты философии» Маркса. Ты знаешь немецкий, я тебе дам материалы, напомни мне завтра об этом. Остальное ты должен собрать и, что отсутствует, достать.
— Это человек, который вытащил меня из литературной грязи, где я мог погибнуть.
Соколов отклонил комплимент:
— Я только пытался вытащить его, но зто было невозможно. Бакунин сказал:
— Это прекрасный комплимент.
Соколов принадлежал в России к кругу Писарева, Благосветлова, Зайцева. Благодаря ссылке в России, рассказывает Ралли, он был совершенно деморализован, увлекся водкой и, когда приехал за границу, уже был не тем, что раньше. Большой, сильный человек, он не принадлежал (в эмиграции. — Ф. К.) ни к какому ярко выраженному течению, но примыкал к бакунистам, которые его также поддерживали. — Примеч. Неттлау.
Долго мы говорили, почти до 5 вечера. Затем пошли к
28
1Подразумевается период жизни Бакунина у Муравьева-Амурского — только Соколов мог доподлинно знать его. Этот период русскими радикалами воспринимался, разумеется, не в пользу Бакунина. — Примеч. Неттлау.
— Почему ты смеешься, животное? — говорил Бакунин, видя, что Соколов улыбается про себя. — Позволь мне узнать и сделай мне папиросу.
— А ты, Heroda, — говорил Соколов, продолжая смеяться до упаду. — Мастодонт, тюлень, как только носила тебя земля до сих пор.
— Черт вас побери, и особенно каждого в отдельности, всех вас русских, — отвечал Бакунин. — Я знаю только своих итальянских и испанских друзей. Вы все рабы и останетесь рабами с вашим царем. Недавно я выгнал Нечаева, который взял себе в голову называть себя революционером и хотел здесь натравить молодежь па буржуазию и устраивать убийства и грабежи па улице. Но я предостерег всех друзей и дал им совет порвать отношения с этим выскочкой… И они поступили соответственно.
Зайцев всегда присутствовал при этом. Тогда он писал под диктовку Бакунина его биографию. До него (Соколова) Зайцев записывал только два раза, и, как теперь известно, он довел эту биографию до 1848 года.
Примечательно, что Бакунин любил знать все о других, по сам избегал обычно рассказывать о себе. Эту черту многие отмечали в нем, но каждый объяснял ее по-своему.
Только Герцен понимал его настоящим образом, когда называл всю деятельность Бакунина революционным опьянением, а его самого — «Большой Лизой» [29] .
29
1 По-видимому, по аналогии со своей дочерью — намек на революционный романтизм Бакунина.
Так провел Соколов время со стариком, отвечая па его вопросы п рассказывая о разных разностях. Состояние здоровья Бакунина было тяжелое. По-видимому, or. страдал физически н морально. Прежде всего оп был раздражен злым преследованием Маркса, который не переставал ругать его всюду.
В последующие дни пребывания в Локарно Соколов обсуждал с Зайцевым вопрос, что написать и чем начать. Они порешили на том, что выпустят совместно серию брошюр об анархии. Но результатом был лишь выход книги «Государственность н анархия» (Бакунина. — Ф. К.) , в которой Соколов участия не принимал.
10 марта 1873 года Соколов вернулся в Цюрих, его проводили самыми добрыми напутствиями Бакунин и Зайцев».
Вернувшись из Локарно, Соколов жил в Цюрихе, по свидетельству Неттлау, с 12 марта но 20 мая 1873 года. «В своих мемуарах, пишет Неттлау, — он отразил прежде всего общее впечатление от визита к Бакунину. Он прибыл в мрачном настроении, неудовлетворенный поездкой». Его внутренняя оппозиция к Бакунину зашла так далеко, что он решает «отщепиться» от дела Бакунина. Имеются сведения, что он вместе с эмигрантом Озеровым, который до этого был ярым приверженцем Бакунина и в 1871 году, во время революционных событий в Лионе, где Бакунин играл заглавную роль, спас его от ареста, он решает издавать газету без Бакунина. Как сообщает Неттлау, мать Зайцева писала Бакунину из Женевы о предположительном создании русской газеты в Цюрихе, редакторами которой должны быть Соколов и Озеров. «Озеров сказал, что программа будет та, которая лежала в основе «Отщепенцев», а Соколов заместо Бакунина будет редактором, потому что Бакунин займется ненужной полемикой, — вроде той, которую он вел против Маркса». Слух этот до того встревожил Бакунина, что по его поручению Росс посетил Соколова с письмом от Зайцева и Бакунина, в котором они отговаривали автора «Отщепенцев» от этой затеи.