Пучай-Река да Калинов мост
Шрифт:
– А еслиб на коне?
– перебил я Тугарина
– А ежелиб на конеээ? Тогда он надует свои щёки, как тучи, да как задует, коня то из-под всадника и вырвет, и унесёт прочь! Да так это всё быстро, что всадник и опомнится не успеет, а уж на дороге сидит!
Тугарин замолчал
Я соскочил на землю, отвязал суму от седла и потрепал Серко - Свидимся ли?
– Что ты принц?! Конечно свидимся - Тугарин соскочил с коня, шагнул ко мне, и мы обнялись.
– Ну братцы, пойду!
– Я закинул
Всадников, Одихмантьев сын, заметил уже давно. Озирая округу из своего логова на девяти дубах, разглядел две движущиеся точки на горизонте. Зрение у Разбойника было соколиное! Он ждал, пока точки не обрели очертания всадников и потёр руки - Славно! Хоть сегодня позабавлюсь!
– Акулина!
Из терема, на седьмом дубе, выглянула девка - Ты звал, тятя?
– Акулинушка, а поди-ка сюда, душенька.
Акулина, аки птичка резвая, вспорхнула к папаше на пятый, самый высокий, дуб.
– Присмотрись милая, не узнаешь ли кого из тех двоих, что подъезжают к Муромской со стороны Тридесятого?
Акулина всмотрелась - Тугарина-младшего знаю, а второй не знаком мне. Да он - она прищурилась - он, тятя, не наших будет!
Разбойник скривился - Тугарин?
– и вздохнул - Тугарин знает мои шутки. Значит пешими пойдут.
– Нет тятя, не пойдут!
– Каак!
– встрепенулся Разбойник.
– Тугарин возвертается, а к соснам идёт, энтот, пришлый.
До сосен я дошёл минут за сорок. Постоял в тени и двинулся дальше.
Девять дубов уже маячили вдали, увеличиваясь с каждой сотней шагов.
Ещё сорок минут ходьбы, и я отчётливо вижу терема на дубах.
Не знаю, из каких глубин памяти всплыла эта песня, она прямо рвалась наружу, и я затянул во сё горло!
Пошла девка жито жать,
Солдат снопики вязать,
Соловей, соловей, пташечка...
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Девка пол снопа нажала
Солдат холодок нашел.
соловей, соловей, пташечка...
Канареечка жалобно поет
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Бросай, девка, жито жать,
Пойдем в холодок лежать
Соловей, соловей, пташечка...
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Мне мамашенька сказала,
Чтобы я копну нажала,
Соловей, соловей, пташечка...
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,
Канареечка жалобно поет.
Пока копну не нажну
Я с тобою не пойду.
Соловей, соловей, пташечка...
Канарее ...
Земля
"Ни хуясе сиганул!" - до дубов было с полсотни шагов, а верхушка самого высокого скрывалась за облаками.
Мужичонка щурился и плутовато улыбался в всклокоченную бороду - Кто таков? Как звать-величать? Из каких заморских стран? Куда путь держим?
– Принц я. Зовут меня Роман сын Григорьев. Родом из стран заморских. Иду из Тридевятого Царства, а путь мой в Тридесятое Царство.
– Путь в Тридесятое Царство лежит через Пучай-Реку да Калинов мост. Как же ты хочешь перейти через Калинов мост? Как же ты будешь биться со Змеем Семиглавым огнедышащим, да с Кощеем Бессмертным, да с Мораной?
– А и хотел я попросити у тебя, Одихмантьев Сын, дать мне в проводники перевозницу, дочь твою богатырскую.
– Акулинка!
– позвал Разбойник
Земля дрогнула ещё раз, а рядом с Разбойником, будто из-под земли выросла, стояла девка, богатырского роста и телосложения. Если я добавлю, что личиком Акулинка была просто красавица писаная, то вы поймёте моё восхищение!
– Мил человек, - обратился ко мне Разбойник - что за песню ты распевал? Никогда раньше такой не слыхивал.
– Песня эта называется "Соловей, соловей, пташечка".
– Приинц, напой песенку ещё раз, не откажи. Акулинка моя поможет тебе перебратися в Тридесятое. Я с первого разу не запомнил, токмо слушал. Уважь приинц!
Я затянул песню, а Разбойник, закрыв глаза и шевеля губами, слушал.
Я допел.
Соловей открыл глаза - Уважил, приинц! Отдохни в моём тереме от пути дальнего, отведай моих угощений, а потом Акулинка спровадит тебя в Тридесятое.
Я задрал голову: верхушки дубов едва просматривались в вышине. Теремов я теперь не видел.
– Да ты не беспокойся принц. Акулинка поможет. Акулинка!
Девка шагнула ко мне, взяла за руку и взвилась. Точнее, мы взвились! Я не ощутил, ни перегрузок, ни самого полёта не почувствовал. Успел лишь моргнуть и, когда открыл глаза, мы уже были наверху, на крыльце расписного терема. В следующее мгновение рядом стал и Разбойник.
– Проходи принц!
– повёл рукой хозяин, и я вошёл в терем.
Не стану утомлять вас описанием яств со стола Соловья-Разбойника, но "Путинка", хлебосольному хозяину, понравилась! А девка, слопав плитку шоколада "Алёнка", смотрела на меня маслеными глазами, как и Забава.
Соловей попросил ещё четушку "Путинки". Открыл, хлебнул из горла (у меня научился!) и затянул "Соловья". Не напрасно, в имени Разбойника, Соловей, на первом месте: пел он камерным оперным голосом, да так, что даже я заслушался!