Пугачёвочка. Концерт в четырёх частях
Шрифт:
Я подарил жене золотую пластину с ее именем, в стиле арт-нуво…
За столом вообще была довольно пестрая компания. Чиновники высокого ранга, друзья, знакомые. Эстрадный цех, по-моему, представляли Лев Лещенко и Геннадий Хазанов. Они прекрасно выступили, а вот что подарили, я уже не помню…
И вот банкет идет своим чередом — тосты, поздравления, и вдруг в зал вбегает плачущая Кристина: «Папа, папа, мне дяденька руку вывернул». Я говорю: «Алла, занимай гостей, а я пойду, разберусь».
Иду с Кристиной, и она мне показывает на все того же администратора.
— В чем дело?
Он нагло ухмыляется:
— Ваши гости должны находиться в банкетном зале. Наш большой зал вами не арендован, а девочка ваша туда пошла танцевать. И вообще, дети после девятнадцати часов не могут появляться в ресторане. Таков наш регламент.
— Ах ты…! — кричу я. — И поэтому ты, ребенку руку вывернул?
Обычно я не ругаюсь матом, но под горячую руку могу вспомнить кое-какие выражения. Он вел себя так нагло, что очень хотелось ему по роже дать, но я сдержался, чтобы не портить Алле праздник, поэтому обошелся некоторыми народными эпитетами. Он в ответ произносит совершенно несуразную фразу:
— Как вы смеете так разговаривать с сотрудником КГБ?
— Да таких, как ты, сотрудников нужно вешать! — рычу я. Беру Кристину, ухожу с ней в зал и забываю эту историю.
Проходит две недели. Меня вызывает директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов. В кабинете у него сидит какой-то невзрачный сероглазый человечек с папочкой. И Сизов, не глядя в мою сторону, говорит:
— Вечно с тобой, Стефанович, все не слава богу. Вот из Комитета госбезопасности пришел на тебя материал.
Сероглазый открывает папочку и зачитывает:
— «Пятнадцатого апреля сего года в гостинице „Белград“ во время банкета находившийся там режиссер „Мосфильма“ Стефанович произносил за столом антисоветские речи, рассказывал анекдоты про руководителей партии и правительства, оскорблял их честь и достоинство. И призывал вешать сотрудников КГБ».
— Николай Трофимович, — возмущаюсь я, — но вы же понимаете, что это бред? У нас за столом сидели министр культуры, директор «Росконцерта»! Да они, если бы такое услышали, сразу бы покинули наше застолье.
Сизов вопросительно смотрит на сероглазого. Тот морщится:
— Показания дали метрдотель и официанты. У меня в этой папочке их собственноручные заявления. Нет оснований им не верить.
— Ты, наверное, пьяный был? — задумчиво спрашивает Сизов.
— Нет, трезвый.
— Почему так уверен?
— Тому есть свидетели, — отвечаю. — На обратной дороге из ресторана нас остановили гаишники, попросили меня подуть в трубочку. А я знал, что повезу жену и дочку домой, поэтому выпил только бокал шампанского в начале, хорошо закусил и больше к вину не притрагивался.
— Это плохо, — мрачно произнес Сизов, — был бы ты поддавший, можно было бы списать все на пьяный бред. А поскольку ты в ясной памяти призывал вешать сотрудников КГБ, то тебе — крышка. На «Мосфильме» ты больше не работаешь, до свидания.
— Но, Николай Трофимович!
— С тобой, Стефанович, разговор закончен, — произносит Сизов и обращается к сероглазенькому: — Видите, этот гражданин
— Требую расследования и гласного суда! — заявляю я.
— Можешь идти. Я тебя не задерживаю… — отвечает на это генерал Сизов.
Я прихожу домой совершенно убитый и рассказываю все Алле, самому близкому человеку. И жду, что любимая жена станет меня утешать: мол, бывает в жизни всякое, ты защищал мою дочь и не мог поступить иначе. Ничего, прорвемся. Но вместо этого слышу: «Сам виноват. Ты антисоветчик, всюду рассказываешь анекдоты про Брежнева. Не можешь держать язык за зубами? Вот тебя и поставили на место».
Я смотрю на нее, просто потеряв дар речи. Во-первых, Алла несет чепуху, а во-вторых, в этот скандал я попал из-за ее дочки. Тогда впервые и подумал: с кем же я связался? До этого у меня были идиллические представления о наших отношениях. Что мы будем вместе, как говорится, и в горе, и в радости. Если бы Пугачева влипла в какую-нибудь историю, я бы первым бросился на ее защиту. А тут она вела себя совершенно отчужденно.
Мы не повздорили, не перешли на повышенные тона, но у меня будто с глаз пелена спала. Именно тогда я пережил крах своих иллюзий в отношении Пугачевочки. Ведь я по наивности считал: люди женятся для того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести вместе. А тут ясно понял, что долго жить с Аллой не буду.
И на студии мое положение было безвыходным. Никакие заслуги, никакие миллионы зрителей у касс кинотеатров больше не учитывались. Раньше я только успевал закончить один фильм, сразу начинал писать другой сценарий. А тут — приношу одну заявку, вторую, третью — мне отказывают. Потом отзывают в сторону и говорят: «Ну, Саш, ты же понимаешь, с кем у тебя отношения испорчены? С ОРГАНАМИ! Что мы тут можем поделать?» Это продолжалось несколько месяцев. Я ходил весь черный от переживаний. Чтобы попытаться как-то выправить ситуацию, пошел к Сергею Михалкову. Может он поможет?
Глава тридцать третья
Сергей Михалков звонит в КГБ
Одним из самых ярких людей, с которыми меня свела жизнь, был Сергей Владимирович Михалков. Я уже говорил, что на деньги, взятые у него взаймы, мы с Аллой гуляли нашу свадьбу.
Я поставил три фильма по его пьесам. Как-то он подарил мне текст государственного гимна СССР и написал: «На память моему режиссеру, Саше Стефановичу, от автора».
Удостоенный всех высших наград и званий, Сергей Владимирович в жизни был человеком открытым и даже в чем-то наивным. Вероятно, именно эти качества так подкупали его маленьких читателей. Он многим помогал, даже людям, литературные пристрастия которых были от него весьма далеки. Так, совсем недавно Зоя Богуславская рассказала в телепередаче, что именно Михалков помог с квартирой Андрею Вознесенскому, когда им негде было жить. Работая с Сергеем Владимировичем в его кабинете, я был невольным свидетелем того, как люди звонили ему с разными просьбами и он никогда не отказывал в помощи.