Пугало. Ужас из далекого детства
Шрифт:
Между тем, вода уже закипала. Кошелев, подглядывая в книгу, руководил процессом. Оказывается, по книге, надо было не просто все сразу смешать и сварить, а одно положить сначала, другое – когда закипит. Запах от варева был вкусный, правда, он все время мешался с запахом индийских вонючек, которые раскуривал магистр Збруев, расхаживая по кабинету в своей мантии и полосатых штанах с широкими манжетами.
Первым выпил Петухов. Он крякнул, как взрослый, затем понюхал свой рукав.
– Ну как? – спросил Горин.
–
– Дай-ка и мне, – попросила Марина.
Петухов, казалось, не слышал. Он смотрел на нее исподлобья, грызя ноготь большого пальца, будто видел ее впервые. Мотнул головой, издал какой-то невнятный рык.
– Хорошо пошла! – прокомментировал он, черпанул из кастрюльки кружкой и протянул Марине.
Она выпила. В этот момент Кошелев зашелестел страницами книги, Марина оглянулась на него и засмеялась каким-то странным, утробным смехом.
– Теперь ты, – скомандовал Петухов.
Горин взял из рук Петухова кружку. Жидкость была теплой, сладковатой, похожей то ли на чай с лимоном, то ли на «Буратино». Выпив, Горин задумчиво посмотрел на свое отражение на дне чашки, поднял глаза. Чья-то рука выдернула у него чашку, Горин увидел: Анна. От нее пахло сиренью, как тогда, в редакции. Горин удивился: ведь встреча в редакции будет гораздо позже, аж через двадцать лет… Анна была ослепительно, вызывающе красивой. Ее глаза горели золотым огнем, но смотрела она вовсе не на него…
– Пугало! – тихо сказал магистр, мягко махнув кадилом из-за угла сарая.
Горин увидел длинную белую шею Анны, когда она запрокинула голову, чтобы выпить свою порцию зелья… Никогда, никого он так сильно не любил.
– Игорь! – позвала Марина. – А ты что сидишь? Тут еще осталось.
– Не буду, – насупившись, сказал Кошелев.
– Ну и правильно, – сказал Горин. – Маленький еще.
– Просто не хочу травиться.
– Что ты там все читаешь? – не отставала Марина. – Почитай-ка вслух, другим ведь тоже интересно.
– Тут ничего не понятно, – с досадой сказал Кошелев.
– А ты почитай, может, все вместе и поймем.
Игорь принялся читать, водя пальцем по книге. Все замерли от удивления, наверное, испытывая те же самые чувства, что и Горин. Слова, которые нараспев произносил Кошелев, были русские, только никак не складывались в смысл. Это напоминало стихи из песни, или, может быть, какую-то молитву, клятву… Кошелев давно закончил, захлопнул книгу и погладил ее ладонью, а все стояли и молчали, опустив глаза…
Первой встрепенулась Марина:
– Эй, Игорек! Перестань.
Игорь поднял на нее удивленные глаза.
– А что? – отозвался он. – Я ничего не делаю.
– Скажешь: ничего! Сидит и дергает за веревочку чучело.
И тут все увидели, что пугало шевелит руками, сделанными из корней сорняков.
– Это не я! – крикнул Кошелев, протянул к ребятам
Он был весь белый, но никто еще не понял, чего он так испугался: ведь у пугала была веревочка, и значит – кто-то за эту веревочку дергал…
Петухов оглядел всех:
– А ну, покажите руки!
Все с удивлением посмотрели на свои руки, протянули вперед ладони, потом посмотрели на пугало, которое шевелилось, несмотря на то, что никто не дергал за веревочку.
– Счас я кому-то… – угрожающе объявил Петухов, огладываясь по сторонам.
Теперь пугало шевелило не только руками, но и головой. Горин поразился: ведь та конструкция, которую придумал Кошелев, приводила в движение только руки. Да и вообще: Горин стал с неприятным чувством замечать, что пугало движется как-то не так, если бы его дергали за веревочку…
– Ах ты, сука! – уже злобно выругался Петухов. – Счас я тебя достану…
Он забежал за угол сарая. Все ждали, что он вытащит за шиворот какого-нибудь упирающегося деревенского мальчишку. Но Петухов вышел из-за другого угла – побледневший, с растерянным лицом.
И тут Игорь Кошелев закричал, тоненько, страшно… И все поняли, наконец, почему он сразу так испугался. В то время, как все думали, что кто-то невидимый, чужой, дергает пугало за веревочку, он уже знал… Потому что веревочка лежала у него под ногами. И никто за нее не дергал.
УЖАС АППАРАТА УВЧ
Это воспоминание хранилось у Горина глубоко внутри. Так всегда бывает с чем-то, во что разум отказывается верить. Сейчас, под гипнозом, картинка заблистала во всей своей солнечной ясности.
Был жаркий вечер, за забором, у деревенского журавля, буднично гремело ведро, слышались чьи-то мирные голоса… Ребята стояли на огороде, глядя на пугало, и удивление вытеснялось страхом, а страх перерастал в настоящий, леденящий душу ужас.
Пугало медленно повернуло голову. Старый чугунок будто наполнился изнутри желтым огнем, и глаза пугала вспыхнули пристальным, внимательным взглядом. Пугало со скрипом согнуло руку и посмотрело на свою ладонь, на этот корявый корень. Потом посмотрело на ребят. И Горин почувствовал, как намокают его штаны…
Первым сорвался с места Саша. А ведь он был такой взрослый, такой сильный… Девчонки бросились вслед за ним, только замелькали их пятки по тропе среди высоких сорняков. Горин также побежал, оглянувшись на Кошелева. Тот остался в огороде: он стоял, все еще держа руки ладонями вверх, будто пробуя небо на дождь, и мелко-мелко дрожал всем своим маленьким телом.
– Теперь я начинаю считать, – сказал магистр Збруев. – Когда я досчитаю до десяти, ты проснешься. Раз…
Горин все еще бежал, видя, как перед ним на тропе мелькают босые ноги Анны.