Пугливая
Шрифт:
На самом деле во мне кипела ярость, глаза налились кровью. Я жалел, что ввязался в этот разговор до того, как мне отсосали. Я пытался об этом забыть, сосредоточиться на том обстоятельстве, что теперь у меня есть все необходимое, чтобы замести следы и убить двух зайцев одним выстрелом. Устроить исчезновение Дженнифер, повесить это на Лео и, пока всё идет своим ходом, насладиться Кэсси. Я все еще не знал, как объясню непонятно откуда взявшегося младенца, который появится на свет примерно через шесть месяцев, но до этого у меня ещё было достаточно времени сочинить мудрёную историю. Я бы придумал давно потерянную сестру, или, может, кузину, какого-нибудь больного или
Я знал, что как только родится ребенок, мне придется ее убить. Это очень печально. Я питал глубокую симпатию к этой девушке, но гораздо большую симпатию я питал к своему собственному сыну, который по ее милости оказался ее заложником.
— Назад дороги уже не будет, — сказал ей я.
В глубине души я уже знал, что Дженни не переубедить. Ей не хотелось становиться матерью-подростком. Не хотелось пятнать репутацию своей семьи. Позорить своего знаменитого брата – звезду футбола.
— Я украла одну из кредитных карт моего брата, — проговорила она. — Если ты не дашь мне обещанных денег, я сниму их с его счета. Он этого даже не заметит.
— И я не в силах сделать ничего, что могло бы изменить твоё решение, — я констатировал факт, но она все равно посчитала необходимым со мной поспорить.
— Думаешь, мне хотелось, чтобы так вышло? — со слезами на глазах воскликнула она, сбросив со своего плеча мою руку. — Это ты виноват, Дэймон. Ты говорил, что все будет в порядке. И посмотри, что ты наделал. Мне конец. Ты меня погубил. И я не собираюсь рожать, чтобы стать такой же, как все остальные девушки в этом городе. Я не собираюсь рушить свою жизнь из-за какого-то неблагодарного ребенка. Не собираюсь жить и умереть в Ган-Крике лишь потому, что тебе впадлу надеть гребаный презерватив. Это моя жизнь. Тебе вообще плевать на мою жизнь?!
Я так сильно стиснул зубы, что у меня заболела челюсть. Перед глазами замелькали черные точки. Мне хотелось раскроить ей череп, и я так бы и сделал, если бы она не носила моего ребенка.
Она достала свой черный, как смоль кошелек «Кейт Спейд», тот самый, что подарил ей на шестнадцатилетие её папа, и я подумал, как же это всё-таки иронично. Я ей на шестнадцатилетие подарил живого человека, а он — вот этот кошелек, и то, что дал ей я, она терпеть не могла, но каждый раз, когда она вытаскивала эту штуковину и проводила рукой по гладкой поверхности этого куска лакированной кожи мертвого животного, у нее загорались глаза.
Я вспомнил, как всегда вежливо улыбался и соглашался с протестами за права женщин, «конечно, женщины должны иметь возможность выбирать», просто я лгал. Я вовсе не за выбор. Я за себя. За то, чтобы глупая девчонка не избавлялась от моего ребенка.
Мне очень жаль, Дженни, но это был конец для тебя, твоего способного рта и дорогущей киски.
Никогда не выбирайте себе того, кто беспокоится о своей внешности больше, чем о действительно
Мы всегда хотим молодых. Но глядя на мать моего нерождённого ребенка, в тот момент, когда она протянула свою идеально наманикюренную руку за пятьюстами долларами, я понял, насколько, в сущности, уродлива Дженнифер Томас. Уберите всю эту привлекательную оболочку, и я уже видел ее череп, кости и то, как аккуратно она ляжет в землю, когда придёт время ее хоронить.
Я улыбнулся, потому что, в конце концов, почувствовал благодатное облегчение. Я отвезу ее домой, спрячу и заставлю делать то, что говорят. Я взял ситуацию под контроль. Я — герой. Спасу своего сына — я не сомневался, что это мальчик. Она вытолкнет его из себя без врачей и обезболивающих — лишь полотенце вместо кляпа и веревка, чтобы не попыталась сбежать. И когда я, наконец, убью эту суку, то потрачу ее столь желанные пятьсот долларов на гребаный сосновый гроб, в котором ее и похороню.
— Хорошо, — сказал я, потянувшись к карману.
Она тут же успокоилась — вот они, денежки — но в кармане лежали не деньги, там была пропитанная в хлороформе тряпка. И не успела Дженнифер и глазом моргнуть, как я зажал ей этой тряпкой нос и рот.
Она меня укусила. Глубоко. В месте между большим и указательным пальцами. От резкой и пронизывающей боли я рефлекторно прикусил язык, и мой рот наполнился медным вкусом. Я ударил Дженни лицом о пассажирское окно:
— Сука!
Удар оглушил ее как раз настолько, чтобы я успел схватить ее за шею и как следует прижать тряпку к ее лицу.
«Тебе хватит, маленькая сучка, — подумал про себя я, глядя, как она пытается высвободиться из-под моей руки с пропитанной хлороформом тряпкой. — Прости, детка. Мне плевать на твою жизнь. Меня волнует лишь жизнь моего ребенка».
Пока она корчилась под моей хваткой, свет в ее глазах потускнел. Она была в ужасе, вот что происходит, когда мне угрожаешь. Глупая девчонка. Ей следовало хорошенько подумать.
Как только она отключилась, я уложил ее на соседнее сиденье. Дженнифер считала, что убьет моего ребенка и будет преспокойно жить дальше. Кэсси считала, что со временем уедет из этого города. Лео считал, что выйдет из тюрьмы, наладит свою жизнь и приберет к своим ненасытным рукам то, что принадлежит мне.
Я мигнул фарами Рэю, его грузовик стоял на холостом ходу в метрах двадцати от того места, где мы припарковались. Он мигнул мне в ответ. Мы были командой — я и мой психованный лже-брат. Связывающие нас узы крепче кровного родства.
Сосновые ящики крепче той лжи, которую мы сами себе внушаем. Полоски в тесте на беременность — это то, к чему нужно относиться с должным уважением. А границы, которые никогда не следует переходить, крепче любого искупления, которого мы, по нашему мнению, заслуживаем.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Дэймон
— Ты ее любил? – спросила меня однажды Кэсси. — Ты любил мою мать?