Пуговица, или серебряные часы с ключиком

Вельм Альфред

Но Скрюченный и после этого не опустил руки, а держал ее все так же открытой, хищно поглядывая на золотые часики фрау Сагорайт. Она медленно сняла их. Скрюченный, склонив голову набок, переводил взгляд с одного на другого: нет ли еще какой поживы.

— Нет, у нас ничего нет! — хором завопили сестры-близнецы, вцепившись в старую кожаную сумку.

Скрюченный подступил к ним вплотную, ухмыльнулся, и они отдали ему сумку. А он вывернул ее наизнанку: на землю посыпались пачки денег — может быть, десять, а может быть, и пятнадцать пачек. Но Скрюченный взял только небольшой

ларец, вывалившийся вместе с деньгами. Он даже не открыл его, а сунул в большой карман куртки. Сестры-близнецы бросились подбирать пачки денег и прятать их снова в старую кожаную сумку.

Только теперь Скрюченный ушел. Они долго ждали его. Наконец он явился с веслами.

Четыре раза лодка переплывала через Одер.

И вот все они стоят на другом берегу и смотрят, как уплывает лодка, как Скрюченный равномерно опускает весла в воду…

А на том берегу рядом с кучей велосипедов стоит мерин. Он поднял голову, но не посмотрел в их сторону. Должно быть, что-то другое заставило его прислушаться.

*

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Совсем как у нас в деревне на озере Гольдап! — думал Генрих. — И совсем все другое…»

Он сидел на подставке для молочных бидонов, болтал ногами и смотрел на деревенскую улицу. Рядом стоял фанерный чемодан. Было утро того весеннего дня, когда в тот год на каштанах раскрылись почки.

Жители деревни копали ямы. Подтаскивали солому. Потом опускали в ямы ящики и мешки с зерном, покрывали все соломой и досками и… закапывали.

Позади Генриха вышел из своего дома хозяин, коренастый, с большим шрамом через весь лоб — от осколка гранаты, должно быть. Поглядел вправо, поглядел влево и убедился, что непосредственная опасность еще не грозит. Заметив мальчишку на высокой подставке, он сказал:

— Господи боже ты мой! Сидит тут и глаза таращит! — и снова скрылся в доме.

Генрих все сидел и смотрел, как жители покидали свои жилища.

Из помещичьей усадьбы вышел человек с огромной скрипкой на спине. Рядом семенила девочка с рюкзаком. У нее были тоненькие ножки и огромные глаза. Неожиданно человек со скрипкой спохватился: оказывается, он не снял свастику с воротничка. Человек положил скрипку на землю и сорвал круглый значок. Генриху очень хотелось спросить, можно ли играть на такой большой скрипке. Он такой никогда не видел. Но девочка вдруг почему-то вцепилась в рукав отца и заплакала. Мать ее, шедшая сзади, тоже плакала. Бросив значок, человек снова взвалил скрипку на спину и зашагал вперед.

Среди жителей, покидавших деревню, шла и фрау Сагорайт. Она шагала рядом с пастором в черном облачении.

— Нет, нет, фрау Сагорайт, я еще подожду немного, — сказал Генрих.

Мимо прошла семья лесничего. У него самого был заткнут рукав в карман. Значит, он без руки! Но за спиной висит ружье.

Мать ведет за руку четырехлетнюю девочку. Девочка хнычет: требует, чтобы ей дали куклу. В конце концов мать возвращается в дом и приносит куклу. Лесничий, подняв голову, поглядывает на каштаны.

Прошло немного времени, и со двора выехал крестьянин со шрамом на лбу. Поравнявшись с Генрихом, он придержал лошадей.

— Ты что, ждешь кого? Или один остался? Если один остался, едем с нами.

В повозку были запряжены два крепких коня, а слева без упряжи бежала красивая молодая лошадка с необычайно длинной шеей, шерсть ее отливала голубым. Она шаловливо тянулась губами к гриве матери.

— Ну как? — спросил крестьянин, подвинувшись на козлах и освобождая место рядом с собой.

— Чего пристал, раз сам не хочет! — сказала женщина, сидевшая в повозке.

Когда, казалось, уже все покинули деревню, какая-то старушка открыла калиточку своего палисадника и вышла, будто так — задержалась по хозяйству. За собой она вела на веревке козу и трех ягнят. Сама старушка была маленькая, кругленькая, похожая на церковный колокол.

— Гляди, расстреляют они тебя! — крикнула она Генриху.

Мальчик покачал головой. Старушке не удавалось управляться с ягнятами, и она громко ругала их.

Генрих крикнул ей вдогонку:

— Они совсем не такие!

— Враги наши?

— Ну да, враги.

Старуха обернулась.

— Не бери греха на душу, мальчик! — сказала она строго и поспешила за остальными.

Тихо стало в деревне.

2

Время от времени приходят солдаты, отставшие от своих частей. Они в штатских куртках или пиджаках и в цивильных ботинках. Но есть и такие, что бредут в пропотевших мундирах, с винтовкой и противогазом. Мальчишке все интересно: он подходит к солдатам, объясняет им, куда и как идти.

Потом решает сам пройтись по дворам. Заглядывает в один, в другой… «Вон оно что!» — думает он и переходит в следующий. Вся деревня теперь его. Он тут король!

Так он добирается и до барского дома. Взбегает вверх по широкой лестнице, ногой распахивает двери. И тут же отскакивает в ужасе. Батюшки мои! В прихожей стоит огромный секач. Задрав голову, он обнажил страшные клыки.

Генрих отскакивает к двери, прижимается к ней спиной.

Секач ни с места. Генрих стучит каблуком по филенке — секач ни с места. Да это же чучело!

С досады Генрих даже плюнул в него, потом отправился дальше по переходам, залам и кабинетам.

Красиво здесь — как в сказке! Кое-что напоминает Генриху поместье Ошкенатов. В одной комнате стены красные, в другой — затянуты желтой материей. Стулья тоже желтые, и кресла, и диваны. С потолка ласково смотрят ангелы. Все ящики шкафчиков и комодов выдвинуты, повсюду валяются платья, какие-то коробочки, шкатулки. Генрих нагибается и поднимает с пола бинокль. Сразу вешает себе на шею. А сколько здесь, оказывается, часов… Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Семнадцать! Всюду — на стенах, под стеклом, — всюду часы! Генрих слушает. Но ни один маятник не качается — часы не бьют, не тикают. Завод кончился.