Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь
Шрифт:
Утром соседка повела меня гулять. Впервые мы заехали так далеко – в луна-парк на другом конце города, но ни карусель, ни «американские горки» почему-то не обрадовали меня. На обратном пути я смотрела в окно троллейбуса и видела, как снаружи плачет осень…
Мое первое вранье связано со смертью. Теперь я знаю точно, что дети думают о ней, почти так же, как и взрослые. Однажды, когда бабушка была еще жива, мне приснился сон о том, что ее не стало. Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечи: своим плачем я разбудила всю семью. «Что тебе приснилось?» – спросил отец. Я неожиданно поняла, что высказанная правда о моем сне может стать реальностью, ведь это была настоящая взрослая правда о смерти. И я сочинила историю о том, что «удав съел двух маленьких крольчат». Не могла же я признаться, что
Квартира стала для меня пустой. Я зашла в детскую и плотно закрыла двери. Я знала, что отныне никто не будет контролировать меня. Я сорвала со стены уже здорово выгоревший на солнце плакат с медведем – обои под ним остались темными – и нарисовала третью Дверь. И очень удивилась, что на этот раз она оказалась больше прежнего, еле различимого контура. Я поняла, что выросла и что отныне это будет неотвратимо. Не знаю, почему я не обрадовалась этому, как другие дети. Я вспомнила, как радовались Санюли каждой следующей зарубке на лутке двери, на которой отец отмечал их рост и вес. Каждый сантиметр приближал их к удивительному миру взрослых – и они были счастливы. Но почему я не ощутила подобного восторга? Я почувствовала отчаяние. Я сгребла всех кукол, которые лежали на моей кровати, и с силой швырнула их в стену – туда, где была нарисована Дверь, и они провалились в легко приоткрывшийся проем. Мои верные любимые маленькие друзья. Неужели они мне больше не нужны?! Гнев сменила жалость. Я толкнула третью Дверь…
…За ней было темно, как в чулане. Я стояла и надеялась, что глаза привыкнут к мраку и хоть что-нибудь можно будет разглядеть.
– Госпожа Марианна, по-моему, пора переодеваться! – услышала я чей-то шепот метрах в двух от себя. – Бал начинается через полчаса!
– Опять – на бал? – раздался другой более звонкий голосок. – Вам не наскучило, госпожа Амелия?
– А ей никогда не надоест скакать до упаду! – прокомментировал третий хрипловатый голосок.
– Это вы из зависти, госпожа Эльвира! Я уверена – из чистой зависти! – продолжал первый голос, – а все потому, что Королю Подванни понравилась я, а не вы!
– Ваш король меня совершенно не интересует! – презрительно ответил басок той, кого назвали Эльвирой. – Он похож на паука.
– Ни капельки!
– Похож, похож!
– Не ссорьтесь, дамы! – прервал их звонкий голос. – Сегодня мы придумаем новую игру.
Я стояла, затаив дыхание. Я уже поняла, что за Дверью каждый раз происходит что-то новое. Имена, прозвучавшие в темноте, показались мне очень знакомыми. Когда, наконец, я сообразила, кому они принадлежат, у меня захватило дух: разговаривали мои куклы! Конечно! Марианну мне подарили очень давно, и она напоминала бедную серую мышку – в обтрепанном клетчатом платьице, с желтоватой паклей на голове; Амелия была девушкой очень современной – в коротком бирюзовом платье и таком же берете, к тому же у нее были блестящие рыжие волосы, запрятанные в тончайшую сеточку, и белые резиновые сандалеты; Эльвира была «новенькой», специально для нее мы с бабушкой пошили роскошный туалет: юбку из белой газовой косынки и черную блузку с глубоким вырезом на спине. По крайней мере, напрягла я память, так они выглядели, когда я швырнула их за Дверь.
– Какая же это будет игра? – спросил хрипловатый басок, принадлежавший, как я уже поняла, Эльвире.
– Тс-с-с… – прошептала обладательница звонкого, Марианна, – узнаете через секунду.
– И все же? Я сгораю от любопытства! – воскликнула третья, Амелия.
– Ну хорошо, – сжалилась Марианна (странно, что этой троицей руководила именно она, серая мышка!). – Итак, вспомните, госпожа Эльвира, кто разрисовал вам губы едким красным лаком для ногтей? А кто, госпожа Амелия, каждый день выдирает вам клок ваших чудесных волос острым гребнем? А посмотрите
Ее голос звенел все громче и острым эхом отскакивал от гулких стен неизвестного помещения.
– Это она… Она… Она… – зашептали стены.
Мне стало жутко. Я поняла, что речь идет обо мне.
– Так вот, – продолжала Марианна, – становитесь в круг и повторяйте за мной: «Тау-таби-тами-тук!»
Шепот трех пока что невидимых для моих глаз кукол плотным облаком окутал меня с ног до головы. С ужасом я почувствовала, что со мной происходит нечто невероятное – я как будто укорачивалась, тело быстро теряло теплоту и приобретало резиновую неживую упругость, глаза перестали закрываться, как я ни старалась опустить веки, равновесие терялось, и я прислонилась к невидимой стене, совершенно не ощущая ее холода одеревеневшей спиной.
– Готово! – донесся до меня голос Марианны. Потом я услышала, как она хлопнула в ладоши, и помещение озарилось приглушенным голубоватым светом.
Я наконец смогла разглядеть, что происходит. Первое, что поразило меня до глубины души, был вид моих трех кукол: они были прекрасны. Марианна (моя серая мышка!) была в черном бархатном платье, с высокой средневековой прической, в которой сиял рубин. Амелия, нежная, как дуновение ветерка, сверкала голубизной шифонового, расшитого синим бисером бального наряда; Эльвира напоминала экзотического махаона в своем красно-оранжевом убранстве. Словом, это были три светских дамы без малейшего следа от моих фломастеров или лака для ногтей. Их лица были серьезны, как перед важным событием. Но что стало со мной? Я не могла двигаться, не могла пошевелить губами, чтобы высказать им свое неудовольствие или задать вопрос. Я превратилась в глупого розового пупса и даже не могла моргнуть своими круглыми глазами.
– Чудесно, дамы! – вновь захлопала в ладоши Марианна. – Я ведь обещала вам новое развлечение!
Куклы (откровенно говоря, так я называла их по инерции) обступили меня.
– Мы назовем ее… э… – задумалась Марианна, – Люси. – И, словно прочитав мои мысли, добавила: – Знаю, знаю, что ее зовут не так, но разве ОНИ спрашивают у НАС наши истинные имена?..
Действительно, я ничего у них не спрашивала – их имена были написаны на коробках.
– А теперь тащите сюда лак для ногтей, фломастеры и клей! – скомандовала Марианна.
«О ужас! Что сейчас будет!» – подумала я, но не смогла вымолвить ни слова.
Что за работа началась! Тоненькой кисточкой Марианна подвела мне губы, потом Амелия фломастерами поставила на носу рыжие и зеленые веснушки, а Эльвира, намазав мою совершенно лысую голову клеем, прилепила на нее кусочки пакли.
– Теперь это настоящая Люси, – с удовлетворением оглядев работу, сказала Марианна. – Не стыдно взять ее с собою. Вы готовы, дамы?
Амелия и Эльвира, которые оказались на две головы выше, подхватили меня под руки, Марианна стала впереди, и мы двинулись по тонкой, неизвестно откуда появившейся узкой полоске света. Я увидела высокие, теряющие очертания где-то далеко вверху брусья, колонны и столбы. Они возвышались, словно небоскребы, несколько колонн заканчивалось перекладинами или же квадратными крышами. С некоторых крыш свисали невообразимых размеров полотнища с кистями по краям. Я поняла, что мы движемся среди огромных стульев, табуреток и столов, переходим границы гигантских комнат и темные провалы под ногами – всего лишь невидимые обычному человеческому глазу щели между досками паркета.
Наконец Марианна проскользнула в проем полуоткрытой двери (естественно, он выглядел настоящим ущельем), и, судя по влажному запаху и гладкому полу, мы оказались в ванной комнате. Неожиданно дверь заскрипела (этот скрип показался мне громом камнепада), и блеск кафельного пола ослепил меня – кто-то вошел в ванную и зажег свет, куклы едва успели перетащить меня под раковину. Огромные ступни в синих шлепанцах (такие шлепанцы были у мамы!) едва не раздавили нашу процессию. Сверху послышался шум водопада, сквозь который я различила звук голоса, сливающийся в один сплошной, похожий на звериный, рев. «Не могу больше!» – очевидно, мама произнесла нечто подобное, но до моего нового слуха донеслось «Э– а-у о-э!» Затем дверь резко захлопнулась, и нас снова окутал мрак.