Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь
Шрифт:
…После завтрака она вышла на пляж, и почему-то сегодня он показался ей особенно пустынным. Из репродуктора на берегу послышалась музыка. Была суббота, и Анна-Мария улыбнулась: очевидно, музыку тут включали по выходным, как в добрые старые времена… Она легла на горячий камень и закрыла глаза. Ничего не могло быть прекраснее – море и саксофон! Море в который раз удивляло своей совершенно гладкой, почти стеклянной поверхностью, под которой шевелился трогательный подводный мирок: сновали рыбешки, переползали с камня на камень голубовато-зеленые крабы. А сакс наигрывал позабытые диссидентские мелодии, вынянченные джинсовыми бородачами в андеграундных коптерках. И теперь все это так странно и пронзительно
Она вдруг поняла, что хотела бы остаться тут навсегда. Поселиться в «старом городе» – небольшом пятачке, окруженном крепостной стеной и сплошь вымощенном желтой плиткой. Улицы в нем были такими узкими, что обе стороны можно было соединить размахом рук. И тем не менее, на них располагалось множество кофеен, антикварных магазинчиков и музеев. А на площади перед ратушей прямо на улице стояли столики, пахло пряностями и свежеподжаренной рыбой. Над крепостной стеной возвышались синие горы, в расщелинах которых угадывались очертания руин средневековых крепостей, а у подножия, на большом расстоянии друг от друга, как кубики, рассыпались дома местных жителей. Во дворах некоторых из них тоже стояли два-три грубо обтесанных стола под широким навесом, оплетенным диким виноградом, – здесь для любителей экзотики и национальной кухни хозяйки готовили удивительно вкусные обеды. Анна-Мария представляла, что зимой этот игрушечный город замирает, превращается в фантом, и это ничуть не пугало ее. Она представляла эти улочки, заваленные снегом, кофейни, за заиндевевшими стеклами которых теплятся огоньки свечек и так же вкусно пахнет корицей и кофе…
Она понимала, что у нее есть все шансы действительно осесть здесь. Например, купить небольшой участок земли у моря – вон их сколько выставлено на продажу! – построить несколько бунгало и наладить элитарный туристический бизнес для избранных. Но это будет всего лишь еще один крючок, на который она попадется и еще больше погрязнет в тысяче суетных дел. Можно просто плюнуть на все, забрать из банка все причитающиеся ей деньги и жить здесь, пока они не закончатся. И не в отеле, а снять комнату у какой-нибудь старушки – с видом на море и уютным балконом, уставленным вазонами…
…В сумке зазвенел мобильный телефон. Анну-Марию уже здорово разморило на солнце, и она не сразу сообразила, кто говорит…
– Это ты во всем виновата! – кричала Ада сдавленным и совершенно незнакомым голосом. – Почему он так быстро уехал?! Что он тебе сделал?
– Подожди. Ты о чем? – Анна-Мария почувствовала, как похолодели ее ноги и этот холод стремительно стал подниматься все выше и выше, захлестывая все тело ледяной волной. – Что случилось?
– Ларик умер… Врачи говорят – от передозировки… А ведь он… мальчик мой… не был наркоманом… Я это точно знаю…
– Когда это случилось?
– Сегодня утром… Захожу в его комнату, а он… – В трубке послышались рыдания. – Что-то жег перед тем всю ночь во дворе, а потом вернулся, сказал: «Спокойной ночи, мама…» Зачем, зачем ты отпустила его?!
Она еще долго что-то кричала в трубку, но Анна-Мария уже не понимала смысла слов. Когда рыдания прекратились, она нажала на кнопку отбоя.
Как сомнамбула, она возвращалась в свой номер, жуткая, непреодолимая сонливость, вязкая, как воды Стикса, навалилась на нее и прижала к земле. Ноги еле отрывались от ворсистого ковролина, устилающего гостиничный пол. Она добрела до своего номера и с трудом повернула
…И сразу же вскочила на все четыре лапы: нельзя было падать, нельзя разлеживаться на брюхе, нельзя выказать этим даже малейшую слабость или болезнь, ибо дневная жизнь была только в движении. Ночью можно было забиться в узкий проем между ларьками и улечься там на картонных ящиках, жадно вдыхая их запах – рыбный, мясной, кондитерский… Она повела боками, стряхивая с них пыль и налипшие опилки, огляделась и сразу же наткнулась на собственное отражение в стекле витрины. Хороша! Нет, действительно хороша: узкое тело на высоких поджарых ножках, такая же узкая, почти лисья, мордочка, рыжий, свернутый колечком хвост. Жаль только, что с породой не сложилось: что-то среднее между бездомной дворнягой и благородным доберманом. Отсюда и высокие ножки – слишком высокие для легкого, некрупного туловища, и узкий профиль – слишком острый для благородных кровей… Увы. Вряд ли найдется для нее хозяин.
Она смутно помнила, что год назад у нее был уютный дом – где-то в парке возле лодочной станции под теплым материнским боком – и целый выводок таких же по-лисьи рыжих, с темными подпалинами, братьев и сестер. Потом все разбрелись кто куда… И она привыкла втягивать и без того поджарые бока, ожидая то ли удара, то ли нападения чужих.
– Смотри, какая красавица! – услышала она голос прямо над собой. – Любуется своими прелестями, совсем как человек!
– Интересно, понимает ли она, что это ее отражение? – отозвался другой голос.
– Вряд ли… Иди ко мне!
Она увидела, что рядом присел человек, и от его протянутой ладони не повеяло опасностью. Нет, это не собачник. Не похоже…
– А глаза-то у нас какие! – продолжал тот ласково, будто разговаривал с ребенком. – Ну и глазищи! Ах ты красавица, ах ты умница! Ну-ка, дай лапу!..
Она поняла, что он просит ее что-то сделать, и изо всех сил напряглась, стараясь понять, что именно. Она нерешительно потопталась на месте, аккуратно присела на свой хвост-колечко и, склонив голову набок, пытливо посмотрела ему в глаза. Его протянутая ладонь была перевернута и светилась на солнце, как пустая алюминиевая миска… Она робко оторвала одну лапу от земли.
– Ну-ну… Умница! – ласково сказал он и придвинулся ближе. – Дай, дай лапу!
Жаль только, что лапа была грязная… Ну, ничего… Она несмела вытянула ее и осторожно, одними коготками, дотронулась до ладони. И сражу же почувствовала, как ладонь сжалась. Она была теплой.
– Ну вот и молодец… Вот и познакомились. Как же тебя зовут?.. Пальма? Стрелка? Белка?
Она тоненько и счастливо взвизгнула.
– Ага, значит, Белка?! Пойдешь со мной?
– Да ты что? – возмутился тот, кто стоял рядом. – Мало тебе своих проблем? Зачем тебе эта дворняга?
Но Хозяин (она сразу же поняла, что это – Хозяин) только отмахнулся:
– Люблю я таких рыжих! Сразу видно, что умная. И вообще, дворняги – самые верные…
Он погладил Белку по голове, и та зажмурилась, еще не веря своему счастью. Ее еще никто не гладил по голове.
– Идем, – сказал он.
И она поняла, что нужно идти рядом – так, как ходят другие, те, что на поводке… И она пошла абсолютно правильно – рядом, слева у самой ноги, не быстро и не медленно, а так, как надо… Ей не нужен был поводок, чтобы сохранять этот ровный шаг. И даже наоборот: если бы он был, она бы обязательно постаралась избавиться от него. Она ведь никогда не знала, что это такое…