Пуля для полпреда

Незнанский Фридрих Евсеевич

Турецкий крепко взял Яковлева за здоровый локоть и отвел в сторону:

– Николай Иванович, что вы тут делали?! Какого дьявола?! Вы Друбича водили?!

– Ну не отдыхать же мне, пока вы с экспертизой возитесь! – ответил Яковлев и неприязненно выдернул руку.

– А это кто? – Санитары потащили еще носилки, на этот раз плотно закрытые. – Что тут произошло?

– Боевик от Сома. Пришел подполковника кончать. Не успел.

Эпилог

– Может, прекратишь спать на работе?

– А?

– Спать

на работе прекрати, – укоризненно покачал головой Константин Дмитриевич, доставая из незакрытого сейфа традиционные две трети коньяка.

– Опять акклиматизация, – сладко зевнул Турецкий. – В Златогорске, между прочим, уже десять вечера.

Он покосился на початый «Юбилейный», с нежностью вспомнил армянский «Ани», так и не выпитый в Сибири, подаренный Лией (даже дарственную надпись на этикетке сделал: «От старого воина, мудрого воина»), поднял свою рюмку и произнес традиционный тост:

– За успешное окончание очередного безнадежного предприятия.

– Вот когда нам швейцарцы Соловьева выдадут, тогда будет успешное, а пока просто завершение, – поправил Меркулов.

О том, что, почуяв неладное, Соловьев с китайско-норвежско-российской встречи, не заезжая в Златогорск, рванул в Швейцарию, Турецкий знал, но его это мало заботило:

– Не выдадут швейцарцы, свои его прямо там же, в Швейцарии, кончат. Думаешь, сильно «новым златогорским» понравилось, что Соловьев знал о том, что зараженные грунтовые воды в Зеленые Холмы выходят, и молчал в тряпочку, травил своих же корешей? Они ему этого не простят, и возмездие, будь уверен, его, так или иначе, настигнет. Зато Друбич у нас. Сидит, колется, только успевай протоколировать. Иногда, правда, напоминает, что я ему безопасность гарантировал, но так, скорей для проформы, вернее, хоть для частичного сохранения собственного достоинства. Сам понимаешь, так в одночасье с олимпа рухнуть, пусть и с относительного, но все же олимпа. Однако киллер Сома его настолько напугал, что ему уже не до олимпов стало. Кстати, забавная подробность: Яковлев, который Николай Иванович, в свое время как раз из-за Сома брата потерял, а теперь вот племянника фактически благодаря сомовскому киллеру из тюрьмы вытащил…

– Ну ты не прибедняйся тоже, – хмыкнул Константин Дмитриевич. – А кто фокус с пистолетом раскусил, кто всю схему с могильником просчитал? На лишнюю похвалу напрашиваешься?

– Да, с пистолетом Друбич, конечно, гений, это ж надо было додуматься Карамзина орудием убийства наградить, а себе наградной ТТ оставить? Нет, и я, конечно, гений, не без этого… Но что меня больше всего поражает, как Друбич – ну ведь он же никто, по большому счету, – так закрутил, что все, буквально все, делали, что он хотел! А потом, смотри, чуть-чуть, едва-едва

только обстановка меняется – у него уже готов «наш ответ Чемберлену». Соловьев к нему слегка охладел, Яковлев в колонии зашевелился, – нате вам, слухи расползлись как по команде. Только я круг заказчиков тройкой Соловьев – Бутыгин – Шангин ограничил – тут же немедленно каждому веский мотив нашелся… Кого-то он пугал, как Соловьева с Лемеховой, кому-то золотые горы сулил, с кем-то просто походя беседовал – к каждому подход нашел. Осипову вообще просто намекнул, что я урод и, может быть, заметь, может быть, стану подтасовывать улики, чтобы выгородить Яковлева и тем самым утопить кого-то другого, нужного Москве. И честный, твердолобый вояка тут же кинулся мне лапшу на уши вешать, вроде как бы искупая вину за своего нерадивого бывшего подчиненного. А Жмаков! Это ведь его люди меня водили все время. Жмакова, естественно, Соловьев накачал, но перед тем самого Соловьева-то – Друбич. А первое следствие? Ведь все фактически на его имидже честного человека держалось. Помнишь, как у Конан Дойля, идеальный свидетель, респектабельный джентльмен, несущий даже совершеннейшую ахинею, все равно вызывает патологическое доверие. Как Лия от него балдела: та-а-акой мужчина и при этом кристальной души человек! Только с Голиком у него не сложилось…

– И убийство Голика уже признал?

– Признал, козел. Подъехал к бедному политтехнологу на белой козе, с первого раза не вышло, а времени на обработку не оставалось, пришлось убирать.

– Сам?

– Не сам, конечно, у Сома одолжился. Слушай, Костя, давай Голика помянем, сам не знаю почему, только его одного мне в этой истории по-настоящему жалко. – Турецкий разлил коньяк и глотнул, не чокаясь.

– Гордеев сегодня звонил, – закуривая одну заветную (больше одной врачи категорически запретили – сердце), сказал Меркулов. – Яковлева со дня на день освобождают из колонии.

– Ага, Дениска говорит, что они с дядей собираются филиал своего детективного агентства открывать в Златогорске. Ключевского небось тоже возьмут – шофером. И Собакина – пресс-аташе. Кстати о Собакине, я тебе тут кассетку привез в подарок…

– Это ты зря, – отмахнулся Константин Дмитриевич. – Я как бы не в том возрасте…

– Ага, и не в той должности, чтобы блатной шансон слушать, только, оказывается, и это иногда полезно. – И «важняк» вдруг запел, гнусавя и с оттяжкой:

Его увели, расстрелялиПод старой тюремной стеной.А вечером судьи гуляли,Грустил лишь один прокурор.