Пуля нашла героя (География одиночного выстрела - 3)
Шрифт:
Познакомились они до этого и здоровались каждый раз, когда наталкивались друг на друга, но по душам еще ни разу не говорили.
— Ты любишь тут посидеть, — сказал, подсев, Добрынин. — Я уже как-то видел тебя вечером…
— А чего, — дружелюбно заметил повар. — Конечно, люблю. Я вообще красоту люблю, а здесь она во какая, — и широким жестом он обвел разорванные горами темно-синие горизонты. — Знаешь, когда надышишься за день всякой едой, так чистого воздуха хочется…
— Да, — согласился Добрынин. — Я тоже красоту очень люблю. И вот стихи люблю с юности, но
— Сам пишешь? — уважительно поинтересовался повар.
— Нет, — Добрынин улыбнулся. — Я уже написанные люблю. Раньше даже наизусть знал некоторые, но теперь и память не та, да и вообще как-то…
— А у меня тут стихи есть, — не без гордости сказал повар. — Я ведь тоже до них интерес имею. Шевченко есть, про Василия Теркина книжечка, она у меня еще с войны… Я тогда тоже поваром на фронте служил. Бывало, кашу варишь, а вокруг снаряды взрываются, а сам все мешаешь и пробуешь ее постоянно на соленость, и даже не думаешь, что убить тебя может…
— О, смотри, смотри! — перебил его вдруг Добрынин, тыча рукой в небо. — Смотри, звезда летит!
Оба уставились на яркую падающую точку, пока не потухла она.
— Интересно, чего они падают? — спросил Добрынин. — Я с детства об этом думаю… Повар пожал плечами.
— Бог его знает, — добавил он к своему жесту. — Может, крепления у них ослабевают на небе, вот и падают. Не может же быть, чтобы просто так и без причины.
— Не может, — согласился Добрынин. — И ведь интересно, что на нашу землю падают. Я как-то полночи просидел следя за ними и штук сорок насчитал…
— Ты меня про томатный соус спроси, тогда отвечу, — сказал Ковинька. — А про звезды… не моя это профессия, я ведь не военный… Но у нас, на Житомирщине, звезды намного больше, чем здесь, это я точно вижу.
— У нас в селе звезды тоже больше были, — в голосе Добрынина прозвучала сладкая тоска. — Но, может, они там уже и не такие, сколько лет прошло…
И каждый из них вспомнил вдруг свою деревню. Сидели они еще долго, сидели и молчали. А звезды все сыпались и сыпались с неба, хотя, может, и не звезды это были, а обломки далеких планет или эти самые метеориты, но только не искусственные, а обычные, те, что тысячами падают каждый день на землю, иногда попадая в дома или случайно убивая крестьян в поле, а иногда плюхаясь в речку и поднимая волну или просто брызги.
— Ну шо, если добавки кому, говори! — высунулась знакомая усатая физиономия из окошка раздачи пищи.
Добрынин к тому времени уже доел борщ и чувствовал, что еще хочет.
Подошел, протянул в окошко свою миску и тут же получил ее заполненную до краев.
Медведев ел медленно. Он еще и первую миску не доел, когда народный контролер за вторую принялся.
— Вкусно? — спросил Медведев у Добрынина.
— А разве нет? — довольно произнес народный контролер.
— Да я-то знаю, что вкусно. Я просто думаю, что там на Высоте Ж. сейчас едят? У них-то теперь Сагаллаев куховарит…
Добрынин с некоторым сочувствием покачал головой.
— Вот ведь как много в жизни людей от повара зависит, — сказал Медведев. — Я просто
— Может, они дружили с поваром? — предположил Добрынин.
— Ну, Пал Алексаныч, каждый офицер со своим поваром дружит, это дело очевидное.
— Ну а вы с Сагаллаевым дружили?
— Нет, — признался капитан, выбирая со дна миски гущу борща. — Как-то не выходило. Нелюдимый он был какой-то. Обычно повара народ разговорчивый, людей любят, а этот… может потому, что татарин?
— Может, — полусогласился Добрынин. Медведев поскреб ложкой в почти пустой уже миске. Потом поднялся, подошел к окошку, спросил про добавку.
Повар высунулся, подергал рукой правый ус и с сожалением объяснил, что остаток сам доел.
— Я ведь про добавку спрашивал, ну, думаю, раз никто больше не хочет, вот и съел… — сказал он.
Медведев не обиделся. Вернулся за столик и принялся за второе, за свиные котлеты с картошкой.
За соседним столиком, сгрудившись впятером, обедали глухонемые. А дальше, в углу столовой, одиноко сидели Вершинин и Канюкович, каждый за отдельным столом.
— Я тут как-то подумал, — снова заговорил Медведев, — что нас так мало, и в общем-то разные мы, — он оглянулся на обедавших, — но одно дело делаем. Приятная мысль, надо признаться. Очень приятная. Нам ведь уже недолго осталось, — и, перейдя на шепот, Медведев, наклонившись к уху Добрынина сообщил: — Наши уже постоянно на Польшу падают, а несколько раз даже до границы с социалистической Германией долетели.
Добрынин кивнул улыбаясь. Новость была действительно приятной. И хоть не очень чувствовал он здесь собственную полезность, хоть и с трудом в этом себе признавался, но причастность свою чувствовал и был этим горд.
Дело было в том, что никаких особых инструментов для контроля полетных качеств метеоритов у него не имелось, а вся проверка заключалась в некотором поглаживании готовых изделий ладонью с целью обратить внимание на шероховатости и явные негладкости поверхностей. И хоть делал Добрынин свое дело серьезно и исправно, но настоящего удовлетворения от собственного вклада в процесс почти не получал. Может, во всем виноват был его возраст. Может, он просто разучился получать удовлетворение?
Добрынин обернулся и с доброй завистью посмотрел на глухонемых. На Светлану, Севу, Григория и других. Они были молоды, сильны, красивы, и народный контролер вдруг подумал: жаль, что они не его дети. Такими детьми можно было бы гордиться…
Вспомнил тут о своих детях, из которых только одна дочь была жива.
О служебных детях не вспомнил. Были они для него как-очень дальние родственники, о которых обычно что-то знают, но никогда их не видели. И хоть первого сына Марии Игнатьевны он видел и прекрасно помнил, как привел Волчанова в квартиру, чтобы и тот посмотрел на малыша, но чувств, отцовских чувств в нем по отношению к служебным детям не было.