Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
– Все будет гораздо проще, как только мы получим зимнее обмундирование, герр полковник! Сейчас, чтобы согреться, наши солдаты надевают на себя всю имеющуюся у них одежду. Они просто не в состоянии менять нижнее белье. Как только переходы закончатся и мы займем постоянные зимние позиции, следует организовать постоянно действующие дезинсекционные пункты, чтобы систематически проводить дезинсекцию личного состава!
– Это весьма внушительный список мероприятий, – задумчиво сказал Беккер, – но вы можете всегда рассчитывать на мою помощь! Я сделаю все, что в моих силах!
Потом полковник взглянул на Нойхоффа, улыбнулся и с таинственным видом добавил:
– Но в этом состоянии сделать это будет не так просто!
Нойхофф улыбнулся в ответ и сказал:
– Хаапе, оденьтесь побыстрее!
– Конечно, герр майор!
Я совсем забыл, что от полной наготы меня спасали лишь мои кальсоны. Схватив в охапку свою одежду, я зашел за большую русскую печь. Нойхофф последовал за мной и прошептал:
– Хаапе,
Одетый по полной форме, я снова предстал перед полковником Беккером. Он прикрепил к моему мундиру Железный крест 1-го класса и сказал:
– Хальтепункт, это знак признательности за то, что вы сделали для наших солдат 2 октября! Пусть эта награда напоминает вам о штурме высоты 215!
Беккер и Нойхофф крепко пожали мне руку и удалились.
«Дзинь!» – услышал я за своей спиной. Это Тульпин нечаянно опрокинул банку с водой, и все пойманные нами вши оказались вместе с водой на полу. Так что моя первая обязанность в качестве кавалера Железного креста 1-го класса заключалась в том, чтобы вместе с остальными снова собрать всех вшей и со знанием дела раздавить их пинцетом.
– Немедленно всем одеться! – сказал я после сделанной работы, обращаясь к остальным. – Давайте проведем остаток вечера за празднованием этого Железного креста! Я со своей стороны жертвую свой последний запас кофе в зернах, а все остальное предоставляю вашей фантазии!
Генрих с важным видом прошептал:
– Я достал картошку и с удовольствием пожарил бы ее, но у меня нет жира!
– Это не проблема! – успокоил его я. – Я прописываю каждому из нас по две столовых ложки касторового масла. Надеюсь, этого хватит, чтобы пожарить картошку!
– Касторовое масло! – с неподдельным ужасом воскликнул Генрих. – Да после этого у нас у всех будет сильнейший понос!
– В том-то и дело, что нет! – успокоил я его. – Ну что, вы удивлены, не так ли? Я специально не говорил вам об этом, чтобы вы не стибрили у меня весь запас касторки. Но давайте сегодня сделаем исключение. Следующее исключение сделаем тогда, когда кто-нибудь из вас получит Железный крест. А что касается касторового масла, то достаточно несколько минут прогреть его на сковородке, и оно превращается в отличное пищевое масло!
Генрих все еще продолжал недоверчиво смотреть на меня.
– Никакого поноса не будет, даю слово! – с улыбкой сказал я.
На следующее утро русские атаковали наш правый фланг и дорого заплатили за это. Мы сразу же перешли в контратаку и долго преследовали бегущего противника, которому снова пришлось оставить на поле боя много убитых и раненых, большое количество оружия и военной техники. В течение дня мы с боем продвинулись дальше на северо-восток, форсировали полноводную реку и последовательно заняли пять деревень, лежавших вдоль дороги на Торжок. К полудню 24 октября мы уже находились всего лишь в двадцати километрах от Торжка и занимали позицию перед деревней Мошки. Как установили наши разведывательные дозоры, а также по сведениям воздушной разведки, деревню занимали многократно превосходившие нас по своей численности силы противника, [56] и она была хорошо защищена многочисленными полевыми укреплениями.
56
В ходе всей оборонительной фазы битвы за Москву (30 сентября – 5 декабря) и даже в начале контрнаступления (с 5 декабря 1941 г.) советские войска значительно уступали в численности личного состава, количестве орудий и танков. Автор «многократно» (любимое слово) искажает действительное положение.
Во второй половине того же дня рядом с расположением батальона приземлился легкий самолет «Физелер Шторьх», из которого на землю спрыгнул известный воздушный ас генерал авиации барон фон Рихтгофен. Он прибыл на совещание с командиром дивизии генералом Аулебом, полковником Беккером и другими высшими офицерами дивизии. На следующий день наш полк должен был атаковать деревню Мошки, и фон Рихтгофен обещал прислать для поддержки пикирующие бомбардировщики.
Погода снова ухудшилась, пошел сильный дождь, временами перемежаемый короткими снежными зарядами. Мы промокли до нитки и так и не дождались подвоза боеприпасов и продовольствия. Не было никакого намека и на обещанное зимнее обмундирование. Я сам чувствовал себя тоже не очень хорошо – вероятно, у меня начинался грипп. 25 октября в 13:45 Генрих и я лежали в неглубокой ложбине примерно в трехстах метрах от русских позиций. Вражеский пулеметный огонь то и дело вспарывал воздух над нашими головами. Мы увидели, что с запада к нам приближаются четырнадцать немецких пикирующих бомбардировщиков, летевших ровным строем. Прямо над нами они начали почти отвесно пикировать к земле, включив свои сирены, издававшие душераздирающий вой. Нам с Генрихом казалось, что они летят прямо на нас. Несмотря на то что мы полностью доверяли мастерству наших пилотов, мы невольно крепче прижались к земле. Затем самолеты начали один за другим выходить из пике, а их бомбы с ювелирной точностью
Час спустя мы оказали всем нашим раненым необходимую медицинскую помощь, а погибших товарищей похоронили. Однако, к нашему немалому удивлению, вскоре мы получили приказ оставить Мошки и вернуться на исходные позиции.
С быстротой молнии распространились слухи. Почему мы должны отступить, после того как заняли стратегически важную территорию? Не захлебнулась ли атака наших танков в непролазной грязи? Неужели мы уже дошли до самой северной точки нашего наступления и теперь поворачиваем на восток, чтобы атаковать столицу? Лишь одно мы знали наверняка – что дождь и не думает прекращаться.
На следующее утро мы узнали истинную причину нашего первого отступления за всю эту войну: появление на фронте новых советских танков типа Т-34. [57] Несколько таких танков прорвались на участке соседней дивизии, и оказалось, что у нас нет средств защиты, чтобы эффективно бороться с ними.
Как утверждала молва, Т-34 были мощными бронированными чудовищами, против которых наши 37-мм противотанковые пушки якобы были бессильны. Рассказывали, что отважный расчет одной такой противотанковой пушки более сорока раз попал в русскую тридцатьчетверку, однако та спокойно приблизилась и раздавила орудие, сровняв его с землей. Поэтому солдаты дали нашей 37-мм противотанковой пушке меткое шутливое прозвище «танковая колотушка», по аналогии с дверной колотушкой. Из всей нашей бронетехники только танки Pz.IV со своей 75-мм пушкой и штурмовые орудия были в настоящее время в состоянии тягаться с русскими Т-34. Совсем иначе обстояло дело, когда вражеские танки входили в зону огня наших 105-мм полевых гаубиц или мощных 88-мм зениток. Однако немецкой пехоте приходилось до поры до времени мириться с тем, что у нее пока не было оружия для эффективной борьбы с новыми русскими танками. Правда, смекалистые солдаты тотчас принялись за работу, пытаясь найти что-либо подходящее. Они стали прикреплять к противотанковым минам одну или несколько ручных гранат, затем эта связка оборачивалась мешковиной таким образом, что наружу выглядывала только ручка гранаты. Были созданы команды истребителей танков по три – пять человек в каждой, задачей которых было атаковать приближающиеся русские танки такими связками ручных гранат. Это было очень рискованное, почти самоубийственное предприятие, и многие наши пехотинцы поплатились жизнью при попытке подорвать вражеский танк в ближнем бою. Тем не менее таким способом было подбито немало новых Т-34. Но самое главное заключалось в том, что пехотинец вновь обретал уверенность в собственных силах, когда видел, что и с этими танками можно успешно бороться. А действительно эффективные 75-мм противотанковые пушки поступили в наше распоряжение только девять месяцев спустя.
57
С Т-34 немцы столкнулись уже в самом начале войны, например во время контрудара 6-го мехкорпуса, в котором было 238 Т-34 и 113 еще более мощных КВ, а всего 1021 танк, под Белостоком 24–25 июня. Но пока все для немцев складывалось удачно, о Т-34 (и КВ) много не говорили. Но когда начались крупные неприятности – под Калинином, под Мценском у Гудериана, – немцы заговорили о «новых танках». А потом – о генерале Морозе и т. д. О Наполеоне уже писалось.
Деревня Мошки оказалась самой северной точкой, которой достиг наш батальон. После отступления из этой деревни мы заняли позицию примерно в тридцати километрах от Торжка и стали готовиться к обороне. Передний край обороны проходил здесь с запада на восток, а противник располагался севернее. Вместе с другими подразделениями мы обеспечивали фланговое прикрытие 2, 4 и 9-й армий, [58] которые со всей их мощью были брошены на штурм Москвы.
Однако после первоначальных успехов наши наступающие дивизии снова завязли в грязи и не смогли, как ожидалось, продвинуться дальше. В то время как далеко к югу на Украине, группа армий «Юг» уже взяла Харьков и Сталино, [59] бездонная грязь осложняла нам жизнь на подступах к Москве. И снова над унылой местностью плыли темно-серые, нагоняющие тоску облака, и непрерывно лил холодный осенний дождь.
58
А также 3, 4 и 2-й танковых групп.
59
Сталино – современный Донецк.