Пурпур и яд
Шрифт:
— Нет! — злобно воскликнул Палак. — Это все сделал твой побратим, эллин, с которым ты обменялся кровью.
— Митридат не эллин. Его отец перс. А матери он не выбирал. Он ненавидел ее и бросил в тюрьму, как только вернулся в свое царство.
— Пусть так! Но эллины его друзья. И он поставил во главе своего войска эллина Диофанта. Эллины отдали ему наше царство.
— О чем ты говоришь?
— О царстве наших отцов, о землях от Керкинитиды до Пантикапея, которые Перисад уже передал Митридату.
— Это ложь! — вспыхнул Савмак,
Палак усмехнулся.
— Если ты не веришь мне, послушай, что
Палак шагнул в угол шатра, поднял край войлока и повернул пленника, лежавшего лицом к земле.
Савмак узнал Памфила, боспорца, возвышение которого казалось всем странным.
— Это правда, Савмак, — захлебывался Памфил. — Диофант и Перисад договорились о передаче власти Митридату и отправили меня в Синопу. Но справедливые боги не захотели этого, они разбили корабль о камни и сохранили жизнь одному мне. Ты же знаешь, Савмак, что я всегда был другом скифов, тебе известно…
— Молчи, змея! — Палак толкнул пленника ногой.
— Теперь ты видишь, — обратился он к Савмаку, — кто прав?
Они шли обнявшись, как в детстве. Никто не слышал, о чем они говорили, но не прошло и месяца, как вся Таврика почувствовала силу сомкнутых братских рук.
ГОРСТЬ СОЛИ
Это был день Апи, наполненный свистом кос, ударами цепов, скрипом колес, уходивших по обод в колею. Над жнивьем поднимались столбы пыли. В тот день Апи получала первый сноп, обвитый гирляндами.
Все остальное доставалось людям, но боги не научили смертных справедливости. Те, кому принадлежала земля, брали себе девять снопов, а десятый оставляли тем, кто пахал землю, сеял зерно, охранял посевы от птиц, тем, кого называли скифами-пахарями. Они жили в сырых и зловонных ямах, прикрытых полусгнившей соломой. Зерна, полученного при дележе, едва хватало им до весны. Хорошо, что эти места были богаты дичью, а окрестные воды — рыбой, но чтобы рыба и дичь не портились, нужна соль. За нее купцы брали втридорога. И нередко пахари отправляли в соляные лиманы кого-нибудь из своих односельчан, обещая в их отсутствие обрабатывать участки и кормить семьи. Возвращение этих соленосов было праздником. В льняных одеждах, с мешками в руках, они ходили из хижины в хижину. Всюду их встречали радостные лица. В деревянные пли глиняные сосуды, в холстяные платки или просто в подставленные ладони сыпалась горсть соли.
Боспорские стражники уже привыкли к этому ритуалу. Они не обратили внимания на человека с мешком, прошедшего через посты.
Соленосом оказался Савмак. Он пришел к сколотам, чтобы поведать о беде. Чужестранцы захватили Неаполь, осквернили алтари Папая и Апи. По дворцу Скилура бродят шакалы! Недруги решили утвердиться в Пантикапее. Царь Перисад обещал им свое царство. Если не помешать их сговору, сколотам придется отдавать не только девять снопов из десяти, но и половину рыбы, какая попадает в их сети. Чужеземцы заберут сыновей, чтобы сделать их воинами и гребцами, дочерей — чтобы заставить их работать в мастерских или прислуживать богатым людям.
— Что же делать? — сколоты разводили руками.
— Горсть соли, — отвечал Савмак, высыпая белые крупицы в подставленные ладони. — В день Диониса стража Пантикапея будет пьяна, а мы узнаем друг друга по этим словам: «Горсть
ПУЧИНА
Поставив в степи под Неаполем победные трофеи, Диофант в сопровождении отряда всадников двинулся в Пантикапей. Его поредевшее войско под командованием Архелая через горы двинулось в Евпатории, где оно должно было ожидать кораблей для отправки в Синопу. Самому Архелаю он наказал прибыть на корабле в Пантикапей, чтобы присутствовать на торжественной церемонии передачи короны Митридату.
Стратег не торопился. Казалось, он наслаждался путешествием по степи. Она встретила его желтизной ковыля и синевой распростертого над ним неба. Эти два цвета — желтый и синий — казались ему цветами Скифии. И он уже представлял себе полотнище, сшитое из желтого и синего треугольников. Таким должно быть знамя союзного Митридату скифского царства.
Планы стратега шли дальше. Он видел столицей этого царства не Неаполь, а город у порогов Борисфена, там, где высятся древние могилы скифских царей. Он уже выбрал и правителя союзной Скифии. Им должен стать этот полуэллин Савмак, побратим Митридата. С его помощью нетрудно будет держать в страхе фракийцев и угрожать Риму.
На третий день пути впереди возник холм. Еще издали был виден на его вершине всадник. Силуэт его фигуры и коня резко выделялся на фоне неба. Холм оказался гробницей неведомого царя кочевавшего здесь неведомого народа, а всадник был командиром охранявшего границу Боспора отряда меотов. Вокруг холма простирались земли мирных скифов, плативших Перисаду дань зерном и поставлявших всадников для его конницы. Перисад из осторожности отправлял их в Фанагорию и другие города Азиатского Боспора. На скифской же границе он держал меотов.
Начальник отряда Аристогор уже знал о великой победе над Палаком и Тасием. Но, судя по всему, она не принесла ему успокоения. В голосе боспорца, принесшего Диофанту поздравления, ощущалась тревога.
Оказывается, мирные скифы, узнавшие о происшедшем ранее всех, стали проявлять необычное беспокойство. Они подожгли зерно, предназначенное для отправки в Синопу. Но опаснее всего была весть о восстании отряда скифских всадников в Фанагории. По словам Аристогора, Неоптолему, возглавлявшему город, удалось скрыться вместе с верными людьми в акрополе, но остальная часть города была дотла разрушена мятежниками, соединившимися с синдами Олфака. Этот опытный воин сражался под началом Тасия и после разгрома у Неаполя поднял на борьбу своих соплеменников. Известие это вызвало у Диофанта тревогу. Он уже сожалел о том, что отправил войско в Евпаторий. Теперь он был отделен от него степью и горами тавров.
Пантикапей успокоил Диофанта. Кажется, восстание на том берегу Боспора не нарушило обычного хода жизни. Городские стражи дремали у ворот. На агоре шел обычный торг. Помост в ее центре был окружен толпами любопытных. Среди невольников, выставленных на продажу, стратег не без удивления различил роксоланов. Его воины успели продать их херсонесским работорговцам, а те морем доставили живой товар в Пантикапей. И, может быть, это было единственным реальным результатом его победы: в рудниках Фемискиры, в каменоломнях Проконесса появятся сотни новых рабов. Цена на них упадет и возникнет поговорка: «Дешев, как роксолан».