«Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою
Шрифт:
Конечно, усталость от войны и перенапряжение сил нации проявлялись во всех воюющих странах. Н.А. Таленский в статье «Некоторые выводы из опыта войны 1914–1918 гг.» (1940 г.) приводит такие данные: если Россия за время своего участия в войне мобилизовала до 12% своего населения, то Франция (без колоний) — более 17%, Великобритания (без колоний) — до 10,6%, Германия — 20,4%, Австро-Венгрия — 17%. По отношению к мужскому населению это составляло: для России — 22,6%, для Германии и Австро-Венгрии — 39,6%, для Франции (без колоний) — до 40,8%. Однако, как уже указывалось, абсолютные потери России и отношение потерь к числу мобилизованных для России были наибольшими.
Среди русской «общественности», далекой от армии, распространилось мнение, что «после неудач 1915 года русская армия уже развалилась». Действительно, тяжелая обстановка на фронте угнетающе действовала как на солдат, так и на офицерский состав. Бывший генерал-лейтенант Я.А. Слащев, командовавший в 1915 г. ротой лейб-гвардии Финляндского полка, писал: «Старая армия окончательно превратилась
Разочарование и непонимание проявлялось и в офицерской среде, хотя и иначе. В одном из писем, полученном начальником Штаба Верховного Главнокомандующего из действующей армии, говорилось: «Яд недоверия не только к умению, но и к добросовестности начальников настолько заразил армию, что лицу, хорошо знающему ее действительное настроение, трудно назвать три-четыре имени популярных и пользующихся доверием войск старших начальников». Такие же настроения витали и в «гражданском обществе», и армия не могла быть отделена от них.
Но, как известно, все определяется пропорциями. Доблесть и умение, проявленные русскими войсками в 1916 г., показывали, что армия еще была боеспособна, а многие офицеры могли держать в руках свои части. Наиболее характерным примером стало знаменитое «Брусиловское наступление», или «Луцкий прорыв». Однако тот же Брусилов писал позже об этом периоде: «Приходилось, вследствие нашей слабой подготовки во всех отношениях, возмещать в боях нашу техническую отсталость в орудиях борьбы излишней кровью, которой мы обильно поливали поля сражения. Такое положение дела, естественно, вызывало ропот неудовольствия и негодования в рядах войск и возмущение начальством, якобы не жалевшим солдата и его жизни». О ситуации, сложившейся после остановки наступления и понесенных потерь: «Глухое брожение всех умов в тылу невольно отражалось на фронте, и можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции. Офицерский корпус в это время также поколебался и в общем был крайне недоволен положением дел… Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключен без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо… Офицер в это время представлял собой весьма жалкое зрелище, ибо он в этом водовороте всяких страстей очень плохо разбирался и не мог понять, что ему делать. Его на митингах забивал любой оратор, умевший языком болтать». «Пропорции» начали резко меняться.
Протест против войны и нежелание продолжать ее проявлялись далеко не сразу. Письмо солдата в родную деревню, приводимое Асташовым А. Б., рисует нормальную реакцию на боевую обстановку обстрелянного, но уставшего солдата: «Били из орудий, собьем, пойдем в атаку, глядеть жутко становится, так много лежит нашего брата и немцев, так и валяются: у того руки не хватает, у того ноги, а то просто одна голова валяется, или куски мяса разбросаны по полю».
Письмо домой другого солдата в это время гласило: «Мы, окопники, самое большее терпим до осени, а тогда берегись тыл и враги фронтовых солдат. Пока <они> терпят, а когда сорвутся, то, как саранча, все сметет и уничтожит армия, если только не послушают ее голоса». Выступления в войсках начались еще до февраля 1917-го. Накануне Митавской операции, например, вспыхнули волнения среди стрелков сибирских корпусов — а сибирские части считались наиболее дисциплинированными и боеспособными. 22 декабря 1916 г. стрелки 1-го батальона 17-го Сибирского полка отказались идти в наступление. Весь 17-й полк пришлось отвести в резерв. Вспыхнули волнения и в 55-м Сибирском полку 6-го Сибирского корпуса, за что были расстреляны 13 солдат. Всего за антивоенную пропаганду и отказ идти в наступление в течение января в 12-й армии было расстреляно 92 человека.
Но какими бы средствами и в каком бы количестве ни разбрасывались семена пропаганды, результаты зависят от почвы, на которую они падают. И.В. Сталин не случайно писал в «Правде» от 4 мая 1917 г.: «Между тем как война
Генерал Н.Н. Головин приводил такие цифры взаимоотношения между кровавыми потерями (убитые и раненые) и попавшими в плен:
| Год | Категория | Примерные цифры потерь | Взаимоотношение, % | |||
| кровавые потери | пленные | кровавые потери | пленные | всего | ||
| 1914 и 1915 | офицеры | 53 000 | 13 000 | 80 | 20 | 100 |
| солдаты | 2975 000 | 1 779 000 | 64 | 36 | 100 | |
| 1916 | офицеры | 24 500 | 2000 | 92 | 8 | 100 |
| солдаты | 2 035 000 | 342 000 | 86 | 14 | 100 | |
| 1917 | офицеры | 12 500 | 2000 | 87 | 13 | 100 |
| солдаты | 399 000 | 279 000 | 41 | 59 | 100 |
Цифры округлены, но отражают картину отношения к службе на фронте. Видно, как уменьшается процент попавших в плен в 1916 г. — в связи с переходом к позиционной войне, и как резко растет этот процент среди солдат в 1917 г. Вместе со столь же резким ростом дезертирства это показывает, до какой степени развала была доведена армия. Если в 1914–1915 гг. на 10 убитых и раненых приходилось 2,5 попавшего в плен среди офицеров и 5,9 среди солдат, то в 1917 г. — соответственно 1,5 и 6,9.
А.А. Незнамов в труде «Пехота» рассказывал: «Военная цензура (в мировую войну) знает неединичные случаи, когда мать сообщала сыну о получении в деревне письма от попавшего в плен «Миколки», рассказывала, что там «работать не очень заставляют, кормят три раза в день»… и… искренне советовала сынку «поберечь себя». В то же время рассказы сбежавших из германского или австрийского плена о бесчеловечном обращении с русскими военнопленными оставались достоянием печати, а не массы пехотинцев. И все же сдача в плен резко росла только с середины 1917 г. Что касается соотношения потерь убитыми и ранеными, с одной стороны, и пленными, с другой — по родам войск и частям, тот же Головин приводит следующие данные:
| Рода войск и части | Кровавые потери (убитые и раненые), % | Пленные, % | Всего, % |
| Гвардия | 91 | 9 | 100 |
| Гренадерские части | 78 | 22 | 100 |
| Пехота армейская (первоочередные и второочередные дивизии) | 65 | 35 | 100 |
| Стрелковые части | 82 | 18 | 100 |
| Кавалерия | 79 | 21 | 100 |
| Казачьи войска | 94 | 6 | 100 |
| Пограничная стража | 86 | 14 | 100 |
| Артиллерия | 56 | 44 | 100 |
| Инженерные войска | 77 | 23 | 100 |
| Ополчение | 42 | 58 | 100 |
Высокий процент пленных среди пехоты Головин предпочитает объяснять вкладом «менее стойких» второочередных дивизий, среди артиллерии — сдачей крепостей с личным составом.
Цифры дезертирства в армии, приходящиеся в основном на пехоту, Головин приводил на основе данных Отдела военной статистики Центрального статистического управления СССР.
Период … Общее число — Среднее в месяц
С начала войны до Февральской революции … 195130 — 6346
С Февральской революции до 1 августа 1917 г. … 365137 — 30 900