Пушка 'Братство'
Шрифт:
Было уже около четырех. Жители предместья, потеряв терпение, скандировали: "Ko-лон-ну! Ko-лон-ну!", как на карнавальном шествии, тыча кулаками в сторону Наполеона в костюме Цезаря, не спуская глаз с позлащенного яркими лучами солнца кумира, по-прежнему дерзко возносившего над толпой свою императорскую гордыню.
Теперь уже музыканты 172-го батальона заиграли "Песнь отправления". Наконец прозвучал рожок. Рабочие поспешно спускались с лесов, стража оттеснила толпу, незаметно просочившуюся на площадь.
Заработала лебедка...Три каната, прикрепленные к верхушке
Моряки налегали на рукоятки лебедки. Энергично работая локтями, какие-то дюжие молодчики расталкивали зрителей и громогласно предлагали свои услуги "хрястнуть дяденьку". Тысячи глоток скандировали: "Взя-ли! Взяли!"... Все взгляды быстро и нервно перебегали от верхушки колонны к ee подножию, от Наполеона к косому отверстию. Ногти Марты с силой впились мне в плечо. На мгновение нам почудилось, будто колонна кренится, но это оказалось просто облако белой пыли, подхваченной ветром и унесенной в противоположную сторону.
Прошло несколько минут, люди ждали затаив дыхание, полуоткрыв рот, и вдруг -- крак!
– - по толпе прошло движение. Ho нет, это лопнули канаты, обвиснув и щелкнув, как скрипичные струны, опрокинув на землю с полдюжины матросов.
Раненого моряка унесли с площади, a тем временем остальные отправились на розыски новых канатов. Пятеро
рабочих взобрались на пьедестал и сильными ударами лома и кирки стали расширять отверстие. Казалось, конца этому не будет, a пока что три военных оркестра, расположившиеся перед зданием министерства юстиции и штабом, сменяя друг друга, играли военные марши и патриотические песни.
Толпа, крикнув раз-другой: "Предательство! Измена!" -- набралась терпения и развлекалась как могла -- люди спорили, обсуждали последние события, шутили, пели, даже игры затевали. Особенно же забавлялась публнка чтением вечерних газет, rде в мельчайших подробностях рассказывалось о еще не состоявшемся падении колонны...
Снова заиграл рожок.
Прибыла новая снасть. Рабочие спустились с пьедестала. Лебедка заработала. Медленно натягивались канаты.
Оглушительный крик.
Колонна дрогнула, покачнулась. Марта затопала ногами. Раздался глухой удар и треск фашин. Земля задрожала, кое-где с веселым звяканьем вылетели оконные стекла. Облако пыли...
Я пропустил момент падения Колонны, Марта на нее смотрела, a я смотрел на Марту. Марта видела, как pухнул деспотизм, a я видел, как вырастала на моих глазах Марта.
Было уже около шести. Все ошеломленно молчали, но уже через мгновение несметные толпы народа устремились вперед с криком "Да здравствует Коммуна!", прорвав кордоны федератов; я крепко обнял свою подружку, не просто так, a чтобы ee не унес, не затоптал, не поглотил этот штормовой натиск человеческого моря.
Колонна разбилась на кускн. Наполеон лежал навзничь, обезглавленный, однорукий. Голова Цезаря оторвалась от туловища и скатилась прямо в навоз. "Hy чисто тыква!" -- крикнул кто-то. Подстилку из фашин разбросало кругом чуть ли не на десять метров. Моряки водрузили красное знамя на непострадавшем пьедестале; потом вся масса людей устремилась к этой внушительного вида трибуне. Начались
дрались за бронзовые, железные или каменные осколки. На рысях примчался эскадрон и выстроился вокруг поверженного монумента, чтобы не растащили все до конца. Все дружно искали гения, которого держал в руке Наполеон, но он словно испарился.
– - И это называется Колонна!
– - твердил инвалид на деревяшке.
A он-то думал, что она не полая, a вся сплошь отлита из бронзы орудий, взятых y неприятеля: и под Мадридом, и под Москвой. A оказалось -тоненькая-претоненькая бронзовая оболочка, хорошо еще, что камень прикрывала.
– - Не толще ноготка, папаша,-- стараясь утешить его, говорил один из пилыциков.-- A носы-то y гренадеров на барельефе -- камень еле бронзой прикрьrг.
– - Даже не могли оболочку потолще сделать,-- подхватил другой инвалид, безрукий.
Федераты прикладами разбивали куски 6ронзы; одна старая дама клянчила y моряка кусочек Славы. (Он продал ей кусок за пямьсом франков, a помом за другие пямьсом донес на нее.)
С разрушением Колонны сокровищница художественных ценностей города Парижа не оскудела. Я убедился в этом, рассматривая обломки барельефа -гренадерский кивер, который мне показала Марта, ей тоже удалось отхватить кусочек.
Как мы любили друг друга мой ночьюl Вспоминаю mpenem, влажные поцелуи. Наша орава возвращалась домой через ликующий город. B ласкающих сумерках эмой прославленной в веках весны мы брели, xoхомали, пели. A помом Mapma noмихоньку умащила меня в свои майник, совсем как во времени Трошю.
Нынче yмром чувсмвую себя особенно cмарым.
Прекрасные то были дни. Я записывал в дневник только самое волнующее. Почми с макой же смыдливой сдержанносмьto писал не только о любви, но и о грусмных новосмях, об ycnexax врага, о полимических или личных paспрях. Надо сказамь, что мы были плохо информированы, и разве мы знали, разве кмо-нибудь из нас, ликующих, мог предположимь, что восемьдесям мысяч версальцев засели за укреплениями в Булонском лесу? A меж мем в самом городе никаких мер не принималось, это видел воочию каждый, но
никмо не желал в этом признавамъся вслух, вопреки вполне романмической болмовне об уличных боях к мому времени было nocмроено только две баррикады.
"Казнъ" Вандомской колонны была, так сказамь, символом морального удовлемворения, на которое имела право Коммуна. Ee бойцы были лишены самого необходимого, самого, казалось бы, элеменмарного, например не было даже проводников: 22-й бамальон, no сущесмву лишенный командования, заплумался в предмесмьях и наскочил на засмаву версальцев, померяв в nepecмрелке много убимыми и ранеными. Версальцы mym же paccмреляли раненых. Замо наши занялись домом Тьерa на площади Сен-Жорж; Комимем общесмвенного cпасения 11 мая приговорил эмом дом к разрушению. И Гасмон Да Kocma 15 мая, то есть через чемыре дня, моржесмвенно нанес первый удар ломом no крыше мьеровского жилья, будмо это было самое неомложное!