Пушка 'Братство'
Шрифт:
Однако были люди серьезные, думающие, npеимущесмвенно предсмавимели меныtшнсмва; назовем Тейса, сумевшего в коромкий срок pеорганизовамь почмовое ведомсмво, еенгерца Франкеля, высмупившего в защиму рабочих, за~ нямых на производсмве военных мамериалов. "Bonpoc cmaeимся так,-- говорил он,-- эксплуамаморы, пользуясь общим обнищанием, урезываюм зарабомную пламу, a Коммуна no своей близорукосми cпособсмвуем манипуляциям хозяев. Мы не вправе забывамь, что Революция 18 марма была совершена именно руками рабочего класса. Ежели мы ничего не сделаем для этого класса, мы, чей основной принцип -- социальное равенсмво, то Коммуне могда незачем и сущесмвовамъ*.
Форм Исси сдался 15
Генерал Клюзере из своей мюремной камеры давал Гайару-омцу совемы насчем nocмройки баррикады.
B Бурбонском дворце полморы. мысячи женщин шили мешки для переноски земли, получая no восемь санмимов за шмуку. .
Вечером 17 мая смрашнейший взрыв помряс смолицу, поднявшийся столб дыма был виден буквально омовсюду. Это на авеню Pann взорвался naмронный завод, pухнуло несколько пямиэмажных домов no соседсмву. По слухам, погибло около двухсом человек. Подозревали вражеские козна, однако точных доказательств не было. На следующий день были эапрещены десямки газем. Коммуна посылала на передовые позиции. рымъ окопы офицеров, омкрымо разгуливавших с публичными девками, a последних в свою очередь в обязамельном порядке засмавляли шимъ мешки для переноски земли.
На бумаге Национальная гвардия насчимывала cmo девянвемо мысяч человек. Факмически меньше двадцами мысяч федерамов npомивосмояли армии версальцев, другими словами, спш семидесями мысячам людей, подчинявшихся железной диециплине.
Париж paсполагал мысячъю орудий, но лишь mpемь из них была пущена в дело.
Никогда еще Париж не был таким опрямным, таким здоровым.
Боясь nonaсмь в ряды Национальной гвардии и no многим иным причинам сомни мысяч naрижан бежали из смолицы. Находившийся в Лондоне Карл Маркс писал с законным удовлемворением: "Коммуна изумимельно npеобразила Парижt Pacпумный Париж Вморой импеpuu бесследно исчез. Смолица Франции nepесмала быть сборным пункмом для бримамеких лендлврдов, ирландских абсенмеисмов, американских гке-рабовладельцев и --шскочек, pусских экс-крепосмников и валашских бояр.*1
Сейчас только Марта объявила мне, что она беременна. Говорит она об этом как о чем-то вполне обыденном, как сказала бы, что нынче, к примеру, воскресенье. Сначала я что-то мямлил, a потом, сам не знаю почему, спросил, уверена ли она в этом, и она мне терпеливо, не сердясь, объяснила, что никогда нельзя утверждать наверняка, но она "попалась", как говорят y них в Бельвиле. Видно, она здорово в таких вещах разбирается. A я был сбит с толку, огорошен^ Если говорить откровенно, я не испытал ни радости, ни страхa, что в данных обстоятельствах было бы вполне уместно. Бьшо это в Бельвиле, на Гран-Рю,
гК. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 17, стр. 352.
такой тихой ночью, что даже пушки молчали. Перед аркой Марта заявила:
– - Нет, только не сегодня.
И, подпрыгивая на ходу, свернула в сторону БюттШомона, вскоре ee фигурку поглотил мрак.
A я остался один, наедине со своей тревогой. По-моему, я сразу как-то постарел. Одно верно, отныне в моей жизни произошел такой крутой поворот...
Один. И сна нет, a тут еще эти мысли кружатся в голове, вьются, выхода себе не находят...
Так закончился этот незабываемый день.
1 прериаля,
Гражданка Леокади, как ласково зовет ee супруг-сапожник, изумительно варит кофе; правда, не слишком крепкий, зато aроматный, вроде бы даже маслянистый. Такой от него идет славный дух, что даже неохота его с молоком пить, что, впрочем, весьма кстати, потому что молоко снова дают только rрудиым младенцам. Когда я спросил напry госпожу Леокади, как это она ухитряется варить такой aроматный кофе, она сообщила мне, что, прежде чем заливать молотый кофе кипятком, надо его чуточку посолить. Объясняла она мне все это медленно и с удовольствием, потому что для этой хлопотливой старушки медлительность и есть удовольствие. Когда она, клохча от радости, возится в доме, суетится по мелочам, то, если долго на нее глядеть, прямо зуд начинается.
Когда мы с Мартой выходим из тайника, то непременно сворачиваем к двери сапожной мастерской и желаем хозяевам доброго утра. Леокади или ee супруг приглашают нас выпить по чашечке кофе и при этом обязательно радостно улыбаются друг другу, будь это хоть сотый раз на день. Словно всегда им внове эта улыбка.
Будит нас, как правило, еще до зари молот Бардена -- вот уж действительно молотит, как глухой! Мы тишком выбираемся из тайника. Марта всегда как-то ухитряется сделать вид, будто мы явились с улицы. Мы медленно бредем по двору, поглядываем на небо, принюхиваемся к кофейному духу, бьющему из дверей сапожника. На лесопильне паровая машина, астматически дыша, пока еще собирается с силами перед долгим днем работы. Матушка
Пунь открывает ставни кабачка, совсем стала мрачная и угрюмая иаша Тереза. Ee муж целую неделю не показывается на люди. Иной раз подымешь глаза и увидишь в окне второго этажа его толстый HOC картошкой, прижатый к стеклу... Культя дядюшки Несторa так до конца и не зарубцевалась, все не проходит нагноение, бедняга не может привыкнуть к деревяшке, и кабатчица, эта старая суховатая молчалышца, рассказывает об этом порой с такими подробностями, что понимаешь, почему она молчит о главном.
Напившись кофе, мы еще некотороe время болтаемся y колонки, судачим с кумушками и здешними федератами, которые не находятся на казарменном положении: скажем, с Шиньоном или Феррье, a они тем временем напяливают на себя свою сбрую, чтобы идти на дежурство в мэрию или еще куда. A тут Предок высунется из Tpусетткиного окошка и попросит сбегать ему за "Кри дю Пепль*-эта газета выходит раньше других. После чего мы, как правило, направляемся на улицу Рампоно почистить Феба, a заодно и других лошадок -- словом, всю упряжку пушки "Братство". Чуть душная теплота пахнет соломой и навозом, постукивают копыта, шумно выдыхают воздух бархатистые ноздри, и до того здесь славно позамешкаться после доброй порции кофе, запахов кожи и вара.
Первое утро Творения. Даже в заре есть благоухание праздника. Камилла Вормье, вдова, напевает себе в каморке, Бландина Пливар, говоря о своем муже-рогаче, называет его "мой зайчик", и Людмила Чеснокова громко фыркает... Помахивая пустыми ведрами, танцующим шагом приближается к колонке Сидони; вчерa был второй тираж лотереи в ломбарде, и ee билет выиграл. A Барден выстукивает все это на своей наковальне, будто музыкант, будто слышит.
Солнце уже здесь, светит вовсю, медлит на пороге неба, стряхивающего с себя солому облаков, и старается не застать врасплох своего милого дружка -Париж. Первые лучи проскальзывают под подзоротню, с удовольствием и не спеша гладят по шерстке нашу пушку "Братство", a я не спеша и тоже с удовольствием обтираю Феба соломенным жгутом, a Леокади так же не спеша колдуетнадкофе.