Пушки заговорили (Преображение России - 6)
Шрифт:
– За-нят-но было бы!
– А можно? Разве можно?
– необыкновенно как-то почти выкрикнула Надя и расцвела при этом.
– Все можно, - буркнул он, чувствуя, что с этого момента будет смотреть на свою картину, оставшуюся там, в Крыму, только как на эскиз для новой, зародившейся в нем теперь.
– Ведь подумать только: какая-то никому не известная улица где-то вообще, хотя бы и в Симферополе, или Дворцовая площадь, известная всей России!
– с большим подъемом и ярким сиянием глаз проговорила она, он же добавил:
–
– Вы это серьезно, Алексей Фомич?
– А разве вам показалось, что я шучу?
– удивился он.
– Нет, я вижу, что не шутите... Я очень рада и сама не знаю, что говорю... Это я от радости так.
Радость действительно так и рвалась из круглых глаз Нади. Когда же она сказала вполголоса почему-то: "Вот он! Смотрите!" - Сыромолотов отчетливо почувствовал в ней снова товарища - охотника, напавшего на след крупной дичи.
Он поглядел туда, куда кивнула Надя (они уже подходили к тротуару около дворца), и увидел того, кого искал безуспешно в Симферополе: пристав Дерябин - ставший, впрочем, здесь, в Петербурге, только помощником пристава - стоял перед козырявшим ему другим полицейским чином, казавшимся маленьким сравнительно с Дерябиным, но бывшим не ниже среднего роста.
– Он самый!
– так же радостно, как и Надя, и тоже вполголоса отозвался ей Сыромолотов и немедленно вообразил его верхом, притом не на гнедом и невзрачном, а на красивом вороном коне с белой звездой на лбу.
Белая звезда, впрочем, так же быстро пропала, как появилась, но вороной конь под таким всадником прочно остался в мозгу.
– Мимо него пройдем, Алексей Фомич, как все ходят, - успела предупредить художника Надя, опасаясь, что Дерябин крикнет и на него точно так же, как на нее: "Вам что нужно?", если он перейдет на "мертвый шаг".
– Я понимаю, - постарался успокоить ее Алексей Фомич, - ведь он что называется "в наряде на дежурство" - охраняет дворец, - как же можно...
Они пошли мимо Дерябина, как ходят вообще жители столиц, и Надя сознательно четко и быстро делала шаги, а художник старался идти ей в ногу, и в то время как Надя, только искоса взглянув на Дерябина, тут же перевела взгляд на другого полицейского, Алексей Фомич так и впился глазами в того, кого отыскивал и, наконец, нашел.
Однако он не удовольствовался этим: он обернулся, когда прошел мимо, и, должно быть, это показалось подозрительным Дерябину.
Вдруг раздался его мощный басовый голос:
– Подождите минуточку!
– и он направился к ним сам.
Алексей Фомич не столько видел, сколько почувствовал, как с лица Нади слетела вся ее недавняя сияющая радость, и это заставило его улыбнуться, а Дерябин обратился не к нему, а именно к Наде:
– Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт.
– Почему?
– спросила Надя, ободренная улыбкой Сыромолотова.
– Потому - что вы подозрительно себя ведете, - прогудел Дерябин, а Сыромолотов
– Земляков своих не узнали?
Надя поняла, что ей тоже необходимо улыбнуться, а Дерябин, выпятив губы и оглядев поочередно их обоих, спросил густым, еще более низким басом:
– Это в каком смысле земляков?
– В симферопольском, - в тон ему ответил Алексей Фомич, и выпяченные губы Дерябина слегка разошлись в стороны.
– Вы из Симферополя? А-а... Это другое дело... Мне кажется, что я вас там даже видел, - старался припомнить и явно не мог Дерябин.
– Не знаю, видели ли вы меня, но я вас не один раз видел, и очень рад видеть снова, - весьма весело, к удивлению Нади, говорил художник, в то время как Дерябин усиленно вспоминал и даже наморщил ради этого брови.
– Позвольте мне вам помочь: художник Сыромолотов, - сказал Алексей Фомич, касаясь рукой своей шляпы.
– Помню!
– наконец, улыбнулся Дерябин и повторил: - Сыромолотов, художник, - помню!
Он тоже прикоснулся к своей фуражке и протянул Алексею Фомичу руку.
– Ого!
– вполне искренне сказал Алексей Фомич.
– Силой вас бог не обидел!
– Есть отчасти, - самодовольно подтвердил Дерябин и спросил: - Вы недавно из Симферополя?
– Недавно и на время... А вас там помнят, должен вам сказать.
– Ну еще бы не помнить, - немедленно согласился с этим Дерябин, но так как в это время мимо проходил какой-то генерал, то он вытянулся и взял под козырек. Однако тут же, как только откозырял генералу, вспомнил про Надю и спросил ее:
– А вы тоже из Симферополя?
– Конечно, и сколько раз вас видела там, - постаралась попасть в тон Сыромолотову, который добавил:
– Лю-бо-ва-лась - вот как надо было сказать!.. Особенно когда вы верхом ездили!.. И проезжали мимо женской гимназии.
– Случалось, - тут же припомнил Дерябин, - случалось мне там парадировать и верхом.
– Идея!
– вдохновенно воскликнул Алексей Фомич, вскинув руку.
– Не хотите ли парадировать на своем коне у меня на холсте, а? Я, разумеется, подарил бы вам этот свой этюд на память!
Надя даже поднялась как-то непроизвольно на цыпочки от удивления перед этим решительным натиском художника на столь монументального пристава. Дерябин же несколько мгновений размышлял, видимо не зная, как отнестись к предложению художника, но вот он медленно поднес руку к козырьку, слегка наклонив голову, и пробасил:
– Польщен и тронут.
Потом, будучи несомненно человеком дела, а не слов, спросил:
– Каким же образом это можно будет осуществить?
Теперь настала очередь Сыромолотова отвести несколько моментов размышлению над тем, где бы именно мог он писать такого огромного пристава, парадирующего на соответственно внушительной, конечно, лошади. Поскольку его мастерская осталась в Крыму, то не в номере же "Пале-Рояля"!